НАШЕ ПРОШЛОЕ ВСE ТЕМНЕЕ

Шутка советских времен насчет непредсказуемого прошлого нашего отечества приобрела нынче новое звучание. В те недоброй памяти времена, когда эта шутка родилась, перелицовкой истории занималась советская высшая бюрократия, начиная со Сталина, который и создал самолично эту традицию. Однако теперь процесс переодевания прошлого демократизировался. Нет, чиновничья страсть редактировать старые хроники никуда не делась. Лучшее тому доказательство - историческое творчество Юрия Лужкова: он сам руководил сносом памятника Дзержинскому, сам давал отпор предложению Николая Харитонова вернуть памятник на Лубянку, сам же и обосновал идею реставрации уже как свою. Но вот что было немыслимо в прежние времена: не сверху и не из уст зюгановских реваншистов, а из рядов былых сторонников демократии и либеральных реформ можно теперь услышать то плач по утраченному советскому раю, то оправдание советской оккупации Чехословакии в 1968 году, то речи в защиту заговора ГКЧП в 1991-м. А уж слова о "расстреле парламента" стали почти общепринятым обозначением событий октября 1993 года. ИСТОРИЧЕСКАЯ АМНИСТИЯ Именно об этих событиях самое время вспомнить, тем более что подошедшее их десятилетие совпадает с началом избирательной кампании, и уже звучат голоса охотников поставить воспоминания об октябре-93 на службу предвыборным играм. Разумеется, я не собираюсь оспаривать факт стрельбы из танковых пушек по зданию Верховного Совета. Но я не вижу оснований для обвинительной формулы "расстрел парламента", как не вижу и причин один этот акт использовать в качестве наименования всей драмы. За десять лет мы не узнали о тех событиях ничего принципиально нового по сравнению с той ночью с 3 на 4 октября, когда с ужасом наблюдали как гаснет экран на одном, другом, третьем канале и лишь на РТР малоизвестный до того комментатор Валерий Виноградов продолжает что-то говорить. И как же было страшно подумать, что и этот канал замолчит! Никем не опровергнуто, что собственно в парламенте, то есть среди депутатов, никто не был даже оцарапан. Расстрелом парламента именуют обстрел здания, захваченного, говоря современным языком, незаконным вооруженным формированием - "полком Руцкого", объединившим коммунистов и фашистов. Никем не опровергнуто, что до применения силы правительством противники Бориса Ельцина применили силу минимум четыре раза. На их совести: стрельба у штаба на Ленинградском проспекте, в результате которой погибла женщина, жившая в соседнем доме; массовое избиение милиционеров демонстрантами, прорывавшимися к Белому дому; захват здания мэрии на Краснопресненской, сопровождавшийся убийством милиционера и жестоким избиением находившихся в здании людей; вооруженное нападение на телецентр в Останкине, в результате которого погибли десятки людей. Лихорадочное законотворчество хасбулатовского Верховного Совета в дни мятежа успело родить самое сладкое: закон, предусматривавший расстрел политических противников. Чуть-чуть не успели применить. Захваченного в мэрии дежурного заместителя мэра Александра Брагинского избили так, что он на годы стал потом инвалидом. Связав (на глазах у Руцкого), бросили в подвал Белого дома, вполне убедительно пообещав вскоре расстрелять. В подвале были еще заключенные, в том числе врач "Скорой помощи". В подвале опять били - закованных в наручники людей, лежавших в крови на полу. Случившаяся позднее юридическая амнистия мятежников, отнюдь не равнозначная оправданию, почему-то сопровождается своеобразной исторической амнистией. Начисто забыты призывы (в том числе из уст "президента" Александра Руцкого) идти на Кремль, что означало бы полномасштабную гражданскую войну. Мало кто вспоминает и о том, что достигнутое 1 октября мирное соглашение, которое правительственная сторона начала выполнять, было разорвано генералами и политиками, засевшими в здании парламента. Именно они, неправильно оценив соотношение сил, хотели вооруженного столкновения. Молчаливо принято за истину и представление о противостоянии народа (в лице защитников здания парламента) и власти (в лице правительственных войск). А куда же деть многие тысячи москвичей, в считанные часы собравшихся по призыву Гайдара на площади перед зданием мэрии на Тверской? Ведь этих людей, самим своим присутствием подтвердивших свою поддержку Ельцина и готовность выступить, если надо, с оружием в руках, было гораздо больше, чем защитников парламента. Или это не народ? Засевшие в Белом доме называли себя защитниками Конституции - той, сталинско-брежневского покроя. Им ответила актриса Лия Ахеджакова: "Сегодня третий день убивают милиционеров в Москве. Третий день убивают журналистов, убивают ни в чем не повинных людей. Сегодня на телевидении убили теток, которые просто так, за какие-то копейки стерегли чужие пальто в гардеробе, теток, которым просто некуда было спрятаться, мальчиков, которые просто стояли и пропускали, и в них гранатометами. За что? За Конституцию. Убивают наше мирное население, убивают милиционеров, которые должны защищать нас и защищают нас не от воров, не от грабителей, не от убийц, не от насильников. Они защищают нас от тех, кто защищает Конституцию. Что же это за проклятая Конституция? Ведь по этой Конституции сажали людей в тюрьмы. (...) Убивали, давили, морили, сажали в сумасшедшие дома. (...) И сейчас за эту Конституцию, в которую уже вписаны, воткнуты их привилегии, они убивают людей. (...) А где наша армия? Почему она нас не защищает от этой проклятой Конституции?" В ходу слухи о том, будто правительственная сторона нарочно проявляла притворную слабость, желая спровоцировать мятежников на вооруженные выступления, потому что Ельцин хотел получить повод для силового решения. Но ведь это не оправдывает людей, засевших в Белом доме, даже если это имело место. А кроме того легко убедиться, что Ельцин, пожалуй, даже слишком долго пытался избежать силового исхода. Начинать эту историю надо не с 21 сентября, когда появился знаменитый указ Ь1400 "О поэтапной конституционной реформе", предписывавший прервать исполнение функций съезда народных депутатов и Верховного Совета и провести выборы в Думу. До того был апрель. Была убедительная победа Бориса Ельцина на референдуме над его оппонентами, сделавшими своим бастионом парламент во главе с недавним соратником президента Русланом Хасбулатовым. Накануне референдума даже сам Ельцин и его окружение не надеялись на поддержку сограждан по второму вопросу (всего их было четыре), навязанному Верховным Советом: об оценке рыночных реформ. Неизбежный, казалось, отрицательный ответ на этот вопрос должен был стать могучим козырем оппозиции. Не получилось. Избиратели, чье раздражение тяготами реформ было общеизвестно, поняли тем не менее, что речь идет не об экономике, а о политике: реваншисты хотят сместить Ельцина. Реванша советского коммунизма народ не захотел. Итоги референдума давали шанс принудить съезд народных депутатов выполнить собственное обязательство: дать Конституцию государству Российская Федерация взамен Конституции несуществующего государства РСФСР. Жили по Конституции члена федерации, а не самостоятельного государства. По архаичной и лицемерной Конституции сталинско-брежневского покроя. По искореженной хасбулатовскими играми Конституции, в которую за считанные месяцы были внесены три сотни поправок, порой прямо "с голоса". Непригодность старой Конституции не могли не признать и оппоненты Ельцина, но решение парламента принять новый основной закон не выполнялось самим же парламентом. Победа на апрельском референдуме открыла возможность разрубить Гордиев узел конституционного кризиса, но Ельцин не поднял меч. Хорошо помню закрытое совещание президента с членами Президентского Совета. Мнения раскололись: примерно половина участников предлагали наступать, развивая достигнутый на референдуме успех, остальные настаивали на поисках компромисса. В заключение один из участников сказал: всЮ кончится роспуском парламента по указу президента. Это незаконно, но иного выхода найти не удастся. Однако Ельцин решил сначала испробовать путь примирения. Началась тягомотина Конституционного совещания с участием всех политических сил. 12 июля 1993 года оно одобрило проект новой Конституции - а ведь еще в апреле 1992 года ее основные положения были одобрены шестым съездом народных депутатов. Ее давно можно было принять. Наконец Хасбулатов и фактически объединившиеся с ним реваншисты из левых фракций решили, что Верховный Совет оправился от апрельского нокдауна. Ельцину было предложено принять новые поправки к действующей Конституции, которые открывали путь к смещению президента. Ставка на компромисс не оправдалась. Возникла реальная угроза того, что воля большинства, избравшего президента прямым голосованием и поддержавшего его на апрельском референдуме, будет попрана с помощью политических интриг. Указ от 21 сентября предлагал и после этого мирный выход: решение вопроса о власти на выборах Думы и на референдуме по новой Конституции. Ельцин в своем выступлении не исключил и досрочных выборов президента. "ЧИСТОГО" ВЫХОДА НЕ БЫЛО Указ Ь 1400 был подписан в 8 часов вечера, а уже в 9 с минутами собрался Конституционный суд, который признал указ неконституционным. Но именно это заседание показывает, что "чистого" конституционного выхода не существовало. Судья Николай Витрук сказал: "Я следую тем теориям, той идее, которые больше 20 лет пропагандировал и внедрял в сознание юристов профессор Зорькин В.Д., различая право и закон. Я полагаю, что в основных положениях Указ президента соответствует праву, а не всякий закон соответствует праву. Я вижу это противоречие между правом и законом, которое сейчас разрешено Указом Президента. (...) Поэтому я полагаю, что Указ Президента соответствует праву". Но в итоге председатель Конституционного суда Валерий Зорькин продиктовал коллегам формулу для голосования, согласно которой указ президента и его обращение к гражданам России от 21 сентября 1993 года не соответствуют Конституции Российской Федерации и служат основанием для его отрешения от должности или приведения в действие иных специальных механизмов его ответственности в порядке статьи 12110 или статьи 1216 Конституции Российской Федерации. Из присутствовавших 13 судей "за" проголосовали 5. Четверо - против, еще четверо возражали против упоминания названных Зорькиным статей. Для возражений были веские основания. Одна из статей могла применяться только съездом народных депутатов по инициативе съезда же или Верховного Совета, другая вступала в силу только после проведения референдума по новой Конституции. Однако решение суда без упоминания этих статей не устраивало Зорькина, и он объяснил причину: "Потому что в других статьях не дано оснований для отрешения от должности". Судья Тамара Морщакова возразила: "Конституционный суд не решает о наличии оснований для отрешения от должности, он проверяет на соответствие Конституции, и всЮ". Но Зорькин настоял на повторном голосовании и добился поддержки 9 судей. Таким образом Зорькин открыто вмешался в политику, что запрещено Конституционному суду по закону. Его позиция резко обострила конфликт. Впрочем, то же относится и к назначенному Верховным Советом "президентом" Александру Руцкому, который был избран вице-президентом вместе с Ельциным, одним бюллетенем. Между прочим, собравшиеся в Белом доме депутаты не составляли кворума, достаточного для работы Верховного Совета. Кроме того, правом смещения президента и назначения исполняющего обязанности по защищаемой ими Конституции обладал только съезд народных депутатов. Итак, указ от 21 сентября был вынужденным шагом, предпринятым после того, как Ельцин испробовал все мирные возможности и убедился, что компромисс в любой форме отвергается. Тем более вынужденным было применение силы против мятежников после того, как они сами применили силу - в противном случае президент просто не исполнил бы свой долг. Альтернативой стрельбе из пушек была лишь атака по голому асфальту против засевших за толстыми стенами мятежников, вооруженных автоматическим оружием. Это означало бы неизбежные большие жертвы. Несколько пушечных выстрелов позволили избежать настоящего штурма: оборонявшиеся капитулировали. С октября по декабрь в Кремле собиралась почти каждый день экспертная рабочая группа, в которую пригласили и меня. Мы анализировали ситуацию накануне выборов и референдума по новой Конституции. Опросы показывали (итоги выборов потом это подтвердили), что в голосовании примут участие 53-54 процента избирателей, среди которых явное большинство составят сторонники новой Конституции. Электорат КПРФ сразу после поражения мятежа съежился до 6-7 процентов, но их "пакет акций" оказался решающим. Правда, если они явятся к урнам и проголосуют против новой Конституции, она будет одобрена и без их поддержки. Но если Зюганов решится на бойкот, референдум не состоится, поскольку не наберется необходимого минимума принявших участие в голосовании: 50 процентов. Тогда и выборы новой Думы, основанные на новой Конституции, оказались бы несостоявшимися. Новая законная власть взамен упраздненной не возникла бы, борьба переносилась на улицу. Этого мы боялись больше всего. В КПРФ знали данные опросов не хуже нас, поступала информация об острых дискуссиях руководства партии со сторонниками бойкота в местных организациях. Зюганов не решился. Остаются невыясненные до сих пор вопросы, ответ на которые был бы важен, хотя и не может изменить общую оценку событий октября-93. На первом месте среди них - вопрос о жертвах. Правительство сообщило о полутора сотнях погибших, оппозиция утверждала, что их было гораздо больше, но доказательств предъявить не смогла. Неизвестно также, какая часть погибших принадлежала к одной, какая - к другой стороне, какая - к случайным прохожим и даже праздным зевакам (сотни любопытствующих стояли под обстрелом, не сознавая смертельной опасности). Расследования не было, ибо новоизбранная Дума по инициативе левых приняла постановление об амнистии арестованных мятежников, включавшее пункт об отказе и от расследования действий властей. Новая Конституция дала Думе монопольное право амнистии, президент не мог ей помешать. Рассказывать обо всЮм, что изложено выше, требуется разве что тем, кто десять лет назад еще не вступил в сознательный возраст. Прочие видели всЮ своими глазами. Почему же так изменились оценки происшедшего? ОТМЫВАНИЕ ПРОШЛОГО Первая причина проста и понятна: усталость. Так много трудов и жертв и так мало улучшений в жизни. По историческим меркам сделано очень много для такого ничтожного (по тем же меркам) срока. Но в пределах одной человеческой жизни десять лет - немало, и очень трудно примириться с тем, что радикальных изменений к лучшему за такой срок не бывает. По большому счету даже не достроен корабль, на котором обществу предстоит плыть к новым берегам. Сейчас уже мало кто помнит нашумевшее в 1994 году "письмо академиков" - научный доклад, авторский коллектив которого открывался именем академика Леонида Абалкина. Начинался он фразой примерно такого содержания: прошло два года реформ - срок достаточный, чтобы констатировать их провал. Прочитав это, я вспомнил дни наивысшей популярности глубоко уважаемого мною Леонида Ивановича: на Всесоюзной партконференции в 1988 году он первым за много десятилетий осмелился возразить Генеральному секретарю ЦК КПСС. Кто-то из журналистов тогда спросил у академика, сколько времени потребуется для осуществления экономических реформ. Еще не начиналось сочинение программы "400 дней", принятой Верховным Советом РСФСР, затем переделанной в программу "500 дней", отклоненную союзным парламентом. Всем хотелось услышать в ответ что-нибудь вроде "полгода", еще лучше - "три месяца". Абалкин жутко разочаровал, сказав: 10-15 лет. И вот сам же дает два года. Такова природа человека, всем хочется побыстрее. Но есть и другое: к старой, некогда проклинаемой власти начинают задним числом относиться более примирительно, потому что разочаровались в новой власти. Чеченская бойня, всевластие и безнаказанность чиновников, коррупция и казнокрадство, сказочное обогащение одних и неизбывная нищета других - всЮ это подарило нам то самое государство, которое победило в октябре 1993-го. Умом можно понимать, что Хасбулатов и Ачалов, макашовцы и баркашовцы устроили бы нам всЮ то же самое куда быстрее и более жестоко. Но их преступления в роли власть имущих остаются в сослагательном наклонении, как историческая абстракция, а мерзости реальной власти прошли по нашей жизни. Особый счет у образованных людей, у интеллигенции. Они сделали больше всего для приближения реформ, они же и оказались наиболее обездоленными, и не только в материальном отношении: они особенно болезненно переживают отсутствие той демократии, о какой мечталось. ВсЮ, что происходит ПОСЛЕ определенных событий, обыденное сознание считает прямым СЛЕДСТВИЕМ этих событий. Не приходит в голову, что различные неприглядные шаги победителей октября-93 вовсе не были предопределены их победой. Всего того худого, что произошло с тех пор, власть могла бы и не творить. А если всЮ-таки творила, то отнюдь не потому, что реакция 10 лет назад проиграла. Не все помнят события, уходящие корнями еще в перестроечные времена, когда едва успевшая родиться российская демократия стояла перед бастионами монопольно правящей КПСС, имевшей в своих руках весь многомиллионный государственный аппарат, включая его весьма небезобидные "органы". Первые полусвободные выборы в 1989 году показали, что даже в Москве демократам мудрено пробиться своими силами хотя бы на периферию власти. Тогда состоялось историческое предвыборное соглашение Андрея Сахарова с Борисом Ельциным. Плодом соглашения оказалась победа обоих на выборах народных депутатов. Охваченным энтузиазмом их сторонникам недосуг было задуматься над тем, что состоялся брак по расчету, а не по любви, что вождь правозащитников и человек из политбюро - слишком непохожие друг на друга люди. Этот союз был, конечно, правильным решением для обеих сторон и крайне важным для России. Именно он позволил разгромить последнюю атаку всесоюзной реакции в августе 1991-го. Ошибка (и немаловажная) была лишь в том, что союз демократии с реформаторским крылом советской бюрократии стали именовать демократией и всех его участников без разбору - демократами. А раз так, то демократия за всЮ ответственна и демократы во всех бедах виноваты. И разочарование в новой власти стало разочарованием в демократии. Между тем, союз демократии с реформаторской бюрократией был на деле разорван с началом войны в Чечне. Уже на выборах 1996 года сторонники демократии голосовали за Ельцина не потому, что одобряли его политику, а потому что не видели иного способа остановить силы реванша, концентрирующиеся вокруг КПРФ. А после выборов 2000 года мы видим уже власть чиновничества, в погонах и без оных, в "чистом" виде. Ограничение свободы слова, приручение парламентской оппозиции, управляемые выборы, ликвидация президентской комиссии по помилованию - зримые признаки свертывания демократии. Это не исключает того, что отдельные люди демократических убеждений могут работать во власти, пытаясь и в новых условиях исправить то, что можно. Но они работают уже только в личном качестве, а не как представители имеющей власть политической силы. ВсЮ это - лишь попытка объяснения, но не оправдания "реваншистского" образа мыслей. Искать спасения в движении назад - безумие. Если бы оно состоялось, мы потеряли бы всЮ позитивное, что достигнуто за двенадцать лет реформ, но не избавились бы ни от одной из мерзостей чиновничьего правления. Ибо советское прошлое - это и была власть бюрократии в чистом виде. "Господствующая и торжествующая новая номенклатура, будучи антидемократической по определению, не только формирует чувства катастрофизма, но и ловко использует их в целях усиления собственной власти. Набирающее силу отмывание прошлого, особенно злодеяний Сталина, как грязных денег, - очевидное тому доказательство." Эти слова из новой книги Александра Николаевича Яковлева "Сумерки" многое объясняют. В том-то и беда, что октябрь-93 не стал развязкой. Россия интуитивно уловила это и выразила тогда же странным на первый взгляд декабрьским голосованием, не поддержав ни сторонников реванша в лице КПРФ, ни октябрьских победителей. Но голосование за маргинальную партию Жириновского отразило народную растерянность. Будто повторился давний сон: "народ безмолвствует". Тем более безмолвствует он сейчас, когда властвующая номенклатура пытается понравиться ему, подрумянившись красками реванша.