РАБОЧИЙ КЛАСС, СОЦИОЛОГИЯ И СТАТИСТИКА

(c) 2003 г.

МАКСИМОВ Борис Иванович - кандидат философских наук, старший научный сотрудник Социологического института РАН (Санкт-Петербург).

С большим интересом и не меньшим уважением прочитал статью В.В. Трушкова "Современный рабочий класс России в зеркале статистики". Появилось желание откликнуться на нее, и не только потому, что редакция призывает к этому. Автор, возможно и не имея намерения, затрагивает несколько важных, на мой взгляд, вопросов нашей общей работы, помимо проблем социальной структуры российского общества.

Справедливо замечание автора об исчезновении "рабочего класса" "из общественного поля зрения". И из поля зрения социологии, добавляю я. Правда, на страницах журнала "Социс" - надо отдать ему должное - появляются статьи о рабочих. Но если взять российскую социологию в целом, не много сегодня можно насчитать научных центров, кафедр, отдельных ученых, занимающихся проблемами рабочих, рабочего движения, которое совсем недавно, даже по шкале времени российской социологии, считалось ведущей силой общественного развития и для разработки проблем которого существовал академический институт в Москве (ИМРД). Почти в подобном положении оказалась вся социально-трудовая сфера, из которой просто выросла новейшая российская социология, и которая также как будто бы "испарилась". Она оказалась на периферии внимания сегодняшней раскрепощенной социологии. Неужели эта сфера стала совершенно беспроблемной? Или может быть общественное производство до такой степени потеряло свое значение, что его можно не только не изучать (в т.ч. социологам), но и вообще не иметь (развалить, распродать, забросить)? Нет производства - нет проблем?

Дело, видимо, не в исчезновении объекта исследования, его проблемности, а в некоторой конъюнктурности социологии. Было модно - все изучали труд, социалистическое соревнование и движение к коммунистическому труду, советский образ жизни и т.п. Изменилась мода - анализируем предпринимательство, элиту, преступность, наркоманию, смертность, беспризорных детей и т.п. Да, я сам лично всегда ратовал за актуальность тематики исследований. Но если это добротное стремление к наиболее существенным темам становится подобным моде на купальники, колготки и каблуки туфель, то и сама социология уподобляется модной барышне, при этом несколько легкого поведения.

Я не склонен во всем винить социологию. Есть, как известно, те, кто формирует социальный заказ, существует и такая невидимая, но сильнодействующая вещь как общественная атмосфера. Но в то же время зрелость, достоинство науки в значительной степени определяются устойчивостью ее вкусов. Не бросили же естественники заниматься изучением земли, когда все взоры обратились в космос!

В.В. Трушков касается также важнейшего для социологии вопроса о статистике и об использовании статистики социологией. Решение автора проводить анализ с помощью "голой" статистики представляется просто отважным шагом; дан пример виртуозного владения статистикой. Темы статистики обсуждаются, пожалуй, даже меньше, чем рабочее движение, хотя, понятно, что социология без социальной статистики склоняется к умозрительному теоретизированию, с чем усиленно боролись на этапе войны конкретной социологии с дедуктивным истматом. Речь веду о государственной статистике. Социологи обзавелись кое-какой своей квази-статистикой (по мониторингу ВЦИОМа, региональным мониторингам, различным обследованиям). Но этого недостаточно. Однако государственные статистические органы весьма свысока, если не сказать наплевательски, смотрят на потребности социологии. В официальных изданиях Госкомстата РФ, в частности, в упомянутом В.В. Трушковым "Статистическом ежегоднике", отсутствуют многие данные, необходимые социологу (почему я и назвал намерение автора обойтись статистикой отважным шагом). Создается впечатление, что Госкомстат, не показывает некоторые "некрасивые" цифры. Отдельные данные просто не собирают - и спросить не за что. Например, обращаюсь в Петербургкомстат за справкой о заработной плате, условиях труда, занятости рабочих. Отвечают: показатель "рабочие" изначально не закладывается в исходные данные, собираемые с мест. Поэтому "ничем помочь не можем". Даже за деньги.

Кстати, о деньгах. Когда, помню, услышал о "деле статистиков", долго недоумевал - за что их-то можно судить? Какие тут могут быть злоупотребления? Очковтирательство? Его как будто бы уже нет. Потом, когда довелось обращаться в статорганы в новейшие времена, кое-что стало понятно. Судили, видимо, за предоставление данных, которыми могли воспользоваться криминальные структуры, и за присвоение части вырученных сумм. Криминальные структуры нас не касаются, а вот плата за статистику - очень. Посадить-то кого-то посадили, но поборы за статистику - иначе не назовешь - остались. При этом поборы с научных учреждений, которые теперь, как известно, беднее церковных крыс. В упомянутом Петербургкомстате приобретаю брошюрки форматом и объемом в школьную тетрадку. Но стоит каждая 300-400 рублей. Это так называемые "доклады" (например, о дифференциации заработной платы). Они дают данные на какой-то определенный момент и по избранным самим комитетом отраслям. Динамических (временных) рядов в них нет. Если хочешь иметь ряды - покупай десяток-другой брошюрок. Более толстые статсборники просто пугают своей ценой. В Госкомитете в Москве заказал 4 небольшие таблички. За них пришлось заплатить 4,7 тыс. рублей. А мой оклад с.н.с. 15-го разряда составляет около 1600 рублей. Да еще и перепутали данные. Я уж не ставлю вопрос о достоверности государственной статистики. На это у меня просто духа не хватает.

Хотелось бы спросить у государственных органов: кто, когда и с какой целью установил бизнес на статистическую информацию? Для чего, собственно, существуют статорганы - для торговли данными? Это что же - коммерческие структуры? Или они снабжают только органы власти, а научные учреждения, тоже, между прочим, государственные, могут получать только за немыслимые для них денежки?

Хотелось бы также спросить, теперь уже социологические структуры (государственные институты, общества, ассоциации и т.п.) - ставил хоть кто-нибудь из них вопрос перед правительством о потреблении статистики, первого хлеба социологии? О перечне, полноте данных, о поборах? Вот уже состоялась перепись населения - важнейшее событие с точки зрения социологии. Помнится, перед прошлой переписью социологи суетились, готовили предложения о перечне данных, ставили вопрос о своем участии в сборе, последующих обработке, анализе данных. Сейчас что-то ничего не слышно и не видно, хотя я работаю в академическом социологическом институте, которого, казалось бы, не должны обойти. Может быть я просто не в курсе, тогда прошу прощенья. Но сдается, что ничего не делается; социологи смирились с подобным отношением к ним со стороны статорганов.

Но вернемся к нашим рабочим, от которых я несколько отклонился, откликнемся на призыв В.В. Трушкова "задуматься над тем, что собой представляет рабочий класс... на рубеже XX и XXI веков" в т.ч. с помощью упомянутой российской статистики. При этом обратимся не только к тому же "Стат. ежегоднику", но и к другим изданиям Госкомстата, где можно найти дополнительные данные о рабочих (например, "Труд и занятость в России", "Россия в цифрах" и др.).

Автор хорошо показывает, что рабочий класс "не испарился", не перенесся, на манер щедринских мужиков, например, "за бугор", хотя попутно можно отметить явление, также выпадающее из общественного внимания, - спрос на квалифицированных, да и неквалифицированных рабочих с вызовом именно "за бугор" не меньше спроса на интеллектуалов. Речь идет не только об "утечке мозгов" но и утекании рабочих рук и голов. Надо добавить только к высказываниям В.В. Трушкова важную в данном случае формулировку - рабочий класс остался одной из основных групп как среди экономически активного населения, так и в социальной структуре общества в целом. Масса рабочих велика. Что бы ни говорили об исчезновении "синих воротничков", как бы ни "задвигали" рабочий класс, в России он остается, по крайней мере, номинально, в числе главных акторов на общественной исторической сцене. (Правда, сегодня трудно петь: "Руки рабочих создают все богатства на свете...", ибо можно видеть, как торговые и финансовые структуры создают богатства из обмена, из спекулятивных операций, буквально "из воздуха").

В то же время прав В.В. Трушков, обращающий внимание на масштабы потерь, понесенных рабочим классом, как и всем экономически активным населением в ходе "пятилеток развала". Урон, нанесенный корпусу рабочих кадров сравним (сопоставим) с развалом материального производства. Только разруха в рядах рабочих была "незаметной", не пользовалась вниманием экспертов, политологов, всяких комментаторов, пекущихся о разных "безопасностях России". Об изношенности основных фондов говорят все (в т.ч. В.В. Трушков), о деградации рабочего потенциала - лишь на уровне промышленников, да и то в самое последнее время, когда директора, как бы внезапно, обнаружили жуткий дефицит слесарей, токарей, фрезеровщиков, сварщиков и т.п.

Нехватку рабочих рук объясняют оживлением производства. Вероятно, этот фактор играет какую-то роль. Но главным образом дело в предыдущих массовых сокращениях рабочих кадров, отсутствии их пополнения, общем плевом отношении к человеческому капиталу. В течение длительного времени службы по управлению персоналом, призванные формировать полноценные кадры, были озабочены избавлением от "излишней численности". Учреждения профтехобразования практически перестали готовить рабочих массовых (сквозных) профессий, особенно металлообработчиков. Так, в 1998 г. удельный вес таких профессий среди выпускников учреждений начального профессионального образования составил 1,5% [1]. Известна расхожая формула: "Самым ценным капиталом является человеческий". Но если в иностранных компаниях, в т.ч. приходящих в Россию, она является работающей, то у нас по-прежнему звучит как некое общее место. В предприятиях с иностранным участием можно наблюдать, что человеческий капитал, действительно, является объектом первоочередного внимания, заботы и гордости, приоритетом в смысле вложения средств. Там службы персонала являются одними из ведущих, наряду с маркетинговыми, инновационными, проводят огромную работу по подбору, обучению, повышению квалификации, воспитанию, стимулированию, сохранению здоровья кадров и т.п. На чисто же российских предприятиях отделы кадров традиционно относят к разряду третьестепенных служб. Работодатели полагали, что люди могут работать, даже не получая зарплату. В итоге мы разрушили рабочий потенциал, восстановить который не проще, чем возобновить, например, отечественное машиностроение с точки зрения основных фондов, оборудования. Так, например, для формирования фрезеровщика, способного обрабатывать сложные поверхности турбинных лопаток, требуется кроме времени на обучение, 7-8 лет практической работы. А фрезеровщики эти на заводе турбинных лопаток в Петербурге были почти полностью "разогнаны" еще в начале 1990-х годов.

Дополним картину потерь корпуса рабочих кадров по отраслям промышленности (такие данные имеются в других изданиях Госкомстата). Посмотрим, в первую очередь, какие отрасли понесли урон (табл. 1).

Таблица 1 Динамика численности рабочих по отраслям промышленности (тыс. человек)

Материалы доступны в бумажной версии издания

Как можно видеть, наибольший урон был причинен машиностроению и металлообработке в целом (в 1998 г. осталось 48,4% от численности 1990 г.), а в нем - электротехнической, станкостроительной и инструментальной промышленности, приборостроению, тракторному и сельхозмашиностроению. В последних двух отраслях число рабочих сократилось в 3-4 раза. Легкая промышленность ужалась до 37,2% сравнительно с 1990 г.

Приведенные данные подтверждают высказывание В.В. Трушкова, что страдают более всего ведущие, наукоемкие отрасли промышленности, авангард российской индустрии. Наглядно это можно видеть на примере петербургских предприятий приборостроения, станкостроения, электротехнического, электронного производства. Процесс разрушения шел как в первую, так и вторую "пятилетку развала". Сейчас, когда заговорили об оживлении производства, его восстановление сдерживается упомянутым дефицитом рабочих кадров.

А куда ушли (перешли) рабочие? На уровне обыденного сознания ответ прост: "в ларьки", "в охранники", "в стриженые", "неустроенные" и т.п. Но это, разумеется, не строгие категории. Если посмотреть по отраслям экономики, увидим, что увеличила численность в основном непроизводственная сфера и, значит, промышленные рабочие должны были там, как правило, оставить свою профессию. Из отраслей промышленности только электроэнергетика увеличила численность рабочих (в 1,5 раза). Произошла прибавка работников в жилищно-коммунальном хозяйстве, бытовом обслуживании населения (105,8%), торговле и общественном питании (157,7%), в сфере финансов, кредита, страхования (182,5%), управления (173,3%), хотя рабочие вряд ли перешли в страховые компании, банкиры и управленцы. Пополнение сферы ЖКО, бытового обслуживания, вероятно, можно считать частично прогрессивным в виду недостаточного их предыдущего развития. В какой-то мере это можно сказать и относительно разбухания торговли, но не относится к токарям, которые пошли в грузчики, в подносчики в "ларьках", сварщикам, ставшим охранниками в отреставрированных магазинах, радиомонтажникам - водопроводчикам и т.д. Сейчас они снова востребованы производством, но процесс вспять не повернуть.

Данные позволяют также подтвердить уже не новый вывод о превращении нашего производства (промышленности) в преимущественно сырьевое. Увеличили или сохранили численность именно сырьевые отрасли (электроэнергетика, добыча нефти, газа, черная, цветная металлургия). При этом, как известно, значительная часть их продукции идет не на внутреннее потребление, развитие отечественного производства, а на экспорт (выручка от которого также не возвращается в российское производство). Более того, многие машиностроительные по названию предприятия также фактически ориентируются в основном на сырьевое производство; например, на Кировском (машиностроительном) заводе в Петербурге продукция металлургических цехов составляет более 60% (при этом лишь незначительно потребляется самим предприятием); на заводе турбинных лопаток во время нашего обследования механообработка была полностью остановлена (с соответствующим сокращением рабочих), работало только металлургическое производство, отливавшее дефицитный (дорогостоящий) по составу металл в так называемые муфты, позволявшие вывозить металл под видом "изделий".

Все вместе выросшие отрасли поглотили примерно 3,5-4 млн. рабочих. Куда делись остальные из названных В.В. Трушковым потерянных 13 млн.? Неясно, относит ли автор к потерянным тех рабочих, которые выпали в "безработные". Во всяком случае, они выпали из "занятых в экономике". В 1998 г. число безработных рабочих составило 4,8 млн. (больше числа перешедших в другие отрасли). Если принять во внимание названных нейтрально с профессиональной точки зрения безработных "работников сферы обслуживания, жилищно-коммунального хозяйства, торговли и родственных видов деятельности (1,1 млн.), не менее половины которых явно составляют рабочие, число безработных рабочих приближалось к 5,5 млн. человек [4]. Отметим, кстати, что если учесть среднее время поиска работы ("нахождения в состоянии безработного"), замещение одних групп безработных другими, то получится, что прошли через статус "незанятого" с 1992 г. по 1998 г. примерно по 10 млн. каждый год, а всего более 60 млн. человек; из них рабочие составляли около 67%, т.е. более 40 млн. человек. Можно приплюсовать также неполную занятость. Читатель сам может сопоставить эти цифры с общей численностью рабочего класса (29,8 млн.названных автором статьи) и сделать вывод, в какой мере безработица коснулась рабочего класса.

Весьма важно то, на что обращает внимание В.В. Трушков, что по своему составу безработные представляли вполне работоспособную часть рабочего класса по возрасту, квалификации, опыту. Предполагалось, что в резервную армию безработных выпадет в первую голову так называемый балласт (пьяницы, прогульщики, бракоделы, вообще нерадивые и т.п.). Администрация предприятий во многих случаях весьма заботилась о сохранении "золотого кадрового костяка". Представлялось, что тем самым процесс сокращения кадров будет иметь оздоравливающее значение. Руководство наконец-то получило возможность очистить ряды рабочих от тех, кого выгоднее держать в безработных, не подпуская к станку. Но парадоксальным образом, "как всегда" (по бессмертному Черномырдину) в числе ушедших (в т.ч. безработных) оказались лучшие кадры, а на предприятиях вместо "золотого костяка", как правило, остались как раз те, от кого хотели избавиться (нарушители дисциплины, рабочие низкой квалификации, старшего возраста, которых нигде больше не берут, которым некуда деться, льготники, больные и т.п.). Администрация машиностроительных предприятий повсеместно жалуется на отсутствие молодежи, преклонный возраст рабочих, отсутствие источников пополнения.

Если взять 1998 г., 72,3% составляли работники от 20 до 49 лет (табл. 2) средний возраст безработных во все годы составляли 32-34 года. Притом безработные в подавляющей своей массе ранее имели работу, т.е. обладали профессиональной подготовкой, опытом работы (по нашим данным - достаточно высокой квалификацией) (табл. 3).

Таблица:

- Таблица 2 Состав безработных по возрасту (в %)

- Таблица 3 Состав безработных по опыту работы (в %)

Материалы доступны в бумажной версии издания

Можно заметить, что с годами увеличивалась доля опытных рабочих среди сокращенных; негативный процесс усиливался. Почему же произошло парадоксальное (обратное ожидаемому) перераспределение рабочих кадров в результате (в процессе) великого их передвижения? При массовых сокращениях под "общую лопату" попадали и вполне заслуженные рабочие. Стояла задача - сократить как можно больше. Иногда не просматривалось никаких перспектив; в этих условиях и костяк сохранять не имело смысла. В определенной мере полноценных рабочих сокращать было легче, т.к. они не были защищены никакими льготами, не оказывали сопротивления увольнениям, уходили "молча". Сыграло, вероятно, свою роль снисходительное отношение администрации к нарушителям дисциплины, которые, ввиду провинности, оказывались зависимыми, наиболее лояльными, оставление которых имело свои преимущества. Ситуация кризиса производства сдвинула и тот корпус рабочих, которые, казалось бы, могли "не беспокоиться". Отсутствие загрузки, перспектив, падение заработков, неуверенность в положении заставляли и их искать другую работу. Они уходили сами, надеясь на высокие заработки на предприятиях так называемой новой экономики. Не последнее значение имело упомянутое сохранившееся традиционное пренебрежительное отношение к кадрам, в т.ч. и рабочим. Администрация заботилась скорее о сохранении оборудования, профиля продукции (например, производства "уникального трактора" на Кировском заводе в Петербурге), чем людей, которые, как думалось, всегда приложатся.

Стоит обратить внимание на ту часть рабочих, которые числятся безработными, но не зарегистрированы и не состоят на учете в органах государственной службы занятости. Это, как известно, основная масса незанятых. Так, в 1998 г. из 8876,2 тыс. безработных были зарегистрированы на биржах 2147,6 тыс. (24,1%), признаны безработными 1929,0 тыс. (21,7%), получали пособие - 1756,4 тыс. (19,7%) [7]. Остальные (6,7 млн., рабочих из них примерно 4,4 млн.) не получали материальную помощь, и не имели поддержку центров занятости (по поиску работы, трудоустройству, обучению, переобучению, профориентации, консультированию и др.). Разумеется, часть из них была так или иначе устроена, но большинство все же, как говорят, "болталось между небом и землей". По аналогии с БОМЖами, эту группу, вероятно, можно назвать БОМРами, БОМЗами - без определенного места работы, занятия, и даже без прикрепления к бирже труда. По нашим наблюдениям многие из БОМров (БОМЗов) уже потеряли надежду найти постоянную работу, перебиваются временными (случайными) заработками, чаще всего без оформления трудового договора. Есть основания предполагать, что именно эта группа является питательной средой для всякого рода социальных отклонений. Статус таких российских безработных должен бы стать предметом общественного внимания, органов власти, в т.ч. законодательной.

После учета безработных, остается еще примерно 3-4 млн. "пропавших душ" из утерянных 13 млн. рабочих. Часть из них, переквалифицировалась, например, в охранники, занялась мелким бизнесом, садовым участком, или ушла на пенсию, а то и в мир иной. Наверняка и среди "пропавших душ" есть болтающиеся без дела, которых также можно отнести к БОМРам с их незавидной участью.

Если попробовать представить облик рабочего класса с точки зрения профессиональной и отраслевой принадлежности, статуса по занятости, он выглядит следующим образом: примерно 1/3 составляют промышленные рабочие, чуть более - рабочие других производственных отраслей, около 1/10 работают в сфере обслуживания и почти 1/5 находится в армии "лишних людей", безработных. Такая структура рабочего класса вероятно приближается к целевым структурным преобразованиям реформаторов в экономике, но еще не вполне соответствует им.

В виду упомянутого дефицита рабочих (при наличии безработицы) актуален вопрос об обратимости процесса деградации корпуса рабочих кадров по окончании "пятилеток развала". Для администрации промышленных предприятий это весьма непраздный вопрос. Она пытается решать его различными способами: организует профессиональную подготовку кадров у себя, непосредственно на производстве, разыскивает сокращенных, ушедших по собственному желанию ценных кадров приглашает вернуться на "родной завод", начинает применять прежнюю практику завоза рабочей силы из сельской местности, других регионов, республик СНГ. Но, увы, потери оказываются почти невозвратными. Молодежь не хочет идти не только в ПТУ. но и вообще в рабочие, из сокращенных возвращаются единицы, завоз иногородних и раньше был весьма проблематичным, сейчас сопряжен с еще большими сложностями, даст контингент заведомо временных рабочих.

Главной трудностью здесь является пополнение рабочего класса из молодых. И при советской власти в последнее время это было непростой задачей, сейчас она осложнилась многократно. Престиж рабочих профессий упал намного ниже прежнего уровня, в особенности мало желающих идти в рабочие в городах типа Санкт-Петербург. Школа ориентирует на поступление в вузы (внедряемая система единых выпускных экзаменов также работает в этом направлении). Профессиональные училища перешли на коммерческие рельсы, предпочитают готовить более "рыночных" и выгодных для себя специалистов (секретарей, бухгалтеров, парикмахеров, дистрибьюторов и т.п.). Ситуация оказывается "глухой". Заводы перебиваются тем, что пропускают через себя заведомо нестабильные кадры, или, при нехватке рабочих рук, "предоставляет возможность" остающимся работать "за того парня" (которого нет), сверхурочно, в выходные дни, на двух работах. И многие рабочие даже охотно идут на нарушение режимов труда и отдыха, старясь "выгнать" зарплату до "приличного уровня" (т.к. при 8-часовом рабочем дне "нормально заработать" не удается).

Возможно, ситуация дефицита сработает на повышение статуса рабочих. Сейчас промышленники уже громко заговорили о восстановлении системы подготовки рабочих кадров. Беда в том, что даже при наборе контингентов в учреждения начального профессионального образования, кроме времени обучения, нужен, как отмечалось, длительный период для становления рабочего в качестве профессионала. Уже приводился пример завода турбинных лопаток. Если нужно 8-10 лет (вместе со временем обучения) на становление квалифицированных кадров, что будет в это время? А в это время "Сименс" (через подставные фирмы) захватывает и завод, и рынок.

О положении рабочих, их способности отстаивать свои социально-трудовые права, что затрагивает В.В. Трушков, мы подробно поговорим в другом месте. Здесь можем только выразить согласие с выводом автора статьи, что речь шла о "диктатуре голода", при которой "проблема выживания" имеет своим следствием состояние психологической подавленности. Автор даже переоценил готовность рабочих к протестным действиям. Положившись на общие данные "Статистического ежегодника", он приводит число забастовок, среди которых рабочие выступления составляли незначительную часть, а подавляющая доля - это акции протеста работников образования, здравоохранения. Если выделить забастовки в отраслях, где наиболее вероятно участие рабочих, их число оказывается намного более скромным (так, в 1997 г. при общем числе забастовок 17007, выступления в производственных отраслях составляли только 394 (2,3%), и связаны они не с шокотерапией, расстрелом Дома Советов или другими политическим событиями, а в 90% случаев - с задержками заработной платы. Даже в год дефолта мощные выступления шахтеров типа "рельсовых войн" направлялись не против падения уровня жизни, а преследовали в качестве главной цели "возвращение (выплату) заработанного".

По данным нашего анализа, из забастовок в производственных отраслях чисто рабочие выступления составляют примерно 1/3. Таким образом, протестная активность рабочих оказывается намного более низкой, чем у учителей, при всей созданной в общественном мнении картине размаха забастовочного движения в 1990-е годы.

В то же время автор статьи прав, что "забастовка осталась в числе важных средств протеста трудящихся". И "трудящиеся" все же использовали его достаточно широко во все 1990-е годы (табл. 4). По этому показателю (как и численности безработных) мы догнали и перегнали многие "развитые", "цивилизованные" страны. При этом отдельные выступления приобретали региональный размах (например, всекузбасская забастовка 1997-го года).

Кроме того, протестная активность рабочих не исчерпывалась забастовками. По нашим данным, последние составляли около 30% выступлений. Еще в 2 раза большее число акций проявлялось в форме обращений, заявлений, митингов, шествий, пикетов, голодовок, перекрытия трасс, улиц, взятия под контроль предприятий, изолирования руководителей (собственников) и др. И во время ГКЧП в Питере было выступление рабочих, но не отдельное, а вместе с населением.

Число забастовок, вероятно, было бы более высоким, если бы их не подавлял закон о коллективных трудовых спорах с его примирительными процедурами, сквозь которые, по словам рабочих и профсоюзных лидеров, "не продраться". А без прохождения процедур забастовка оказывается незаконной, и есть случаи привлечения к судебной ответственности инициаторов выступлений (например, в Кузбассе).

Не могу согласиться с мнением В.В. Трушкова об обуржуазивании рабочего класса. Мой опыт общения с рабочими в процессе многочисленных интервью показывает, что толкала токарей в ряды торговцев в подавляющем большинстве случаев нужда, действительно, безработица. Подавшись в продавцы, в мелкие бизнесмены, рабочие, однако, не становились мелкими буржуа по положению (статусу) и не усваивали буржуазную психологию. Они идентифицировали себя, как правило, с наемными работниками.

В заключение можно согласиться с В.В. Трушковым по поводу дефицита солидарности в рабочей среде. Действительно, отсутствие чувства локтя впечатляет, удручает. Я объясняю это явление главным образом "новым страхом" (за рабочее место, заработок, вообще перед "хозяином"), более сильным, чем страхи в прежние времена. По бесчисленным высказываниям в интервью, сегодняшние хозяева положения не церемонятся с рабочими. Даже когда их "жутко не хватает".

В то же время есть примеры широких солидарных выступлений - "рельсовые войны" в Кузбассе, митинги солидарности, материальная помощь рабочих питерских заводов в поддержку трудового коллектива Выборгского ЦБК, поддержка рабочими, профсоюзами пикета горняков на Горбатом мосту перед Домом правительства в Москве, присоединение различных альтернативных профсоюзов к протесту рабочих Октябрьской железной дороги против приватизации их отрасли и др.

Закончу согласием с В.В. Трушковым в убеждении, что объективные условия не приводят автоматически к превращению рабочего класса в значимую социальную силу. в наличии которой заинтересованы "не только сами наемные работники". В деле превращения рабочего класса в авторитетного субъекта общественных преобразований свою роль может сыграть и социология, верно отражающая положение рабочих, выявляющая их интересы, анализирующая опыт коллективных действий, показывающая причины неудач и факторы успешных выступлений. Разумеется, рабочее движение не нуждается в навязывании ему неких общественных миссий, а также в лидерах (политических организациях), пытающихся использовать социальную энергию рабочих в своих целях. В то же время оно заинтересовано во взаимодействии с неравнодушными к его судьбе людьми, в т.ч. из среды ученых. Одним из них, очевидно, можно считать В.В. Трушкова (если я не оскорбляю его в предположении такой приверженности).

Таблица:

Таблица 4 Забастовки в 1990-е - начале 2000-х годов

Материалы доступны в бумажной версии издания

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Труд и занятость в России: Стат. сб. / Госкомтат России. М.: Госкомстат России, 1999. С. 276.

2. Там же. С. 64, 67.

3. Там же. С. 61.

4. Там же. С. 150.

5. Там же. С. 116-117.

6. Там же. С. 154.

7. Там же. С. 164.

8. Российский статистический ежегодник: Стат. сб. / Госкомстат России. М.: Госкомстат России, 2000. С. 133.

9. Труд и занятость в России. С. 224.