Формальности несвободы

Казалось бы, какое дело законопослушному гражданину до уголовного, тем более до уголовно-процессуального кодекса? А такое, что не будь, например, последнего, любой милиционер мог бы хватать всякого, чья физиономия ему не понравилась, и тащить в кутузку. Старый советский кодекс таких прав стражам порядка, конечно, не давал, но интересы государства ставил выше интересов гражданина и потому был по сути карательным. 1 июля прошлого года вступил в действие новый Уголовно-процессуальный кодекс. С известными оговорками его можно назвать либеральным. Но одно дело – принять хороший закон, другое – его выполнять. Пройдет не один десяток лет, пока следователи, прокуроры, судьи научатся работать по новым правилам, а главное, проникнутся духом нового кодекса.

Приятели-наркоманы Алексей Дульков и Дмитрий Гатчинов 6 декабря 2000 года приобрели у неизвестного лица на юго-западе Москвы героин. Укололись и пошли домой, но по пути их задержали детективы из местного ОВД, которые проводили операцию по поимке наркодилеров. При обыске у Дулькова, помимо шприца, обнаружили 0,03 грамма героина, а у Гатчинова 0,08 грамма. При этом Гатчинов оказался находкой для следователей – на первом же допросе заявил, что героин купил у Дулькова за 250 рублей. Это показание в корне меняло все дело – в руки московских милиционеров попался «настоящий наркоторговец», так как продажа 0,08 г героина считается сбытом в особо крупном размере и наказывается лишением свободы сроком от семи до 15 лет. Обидевшись на приятеля, Дульков в свою очередь стал сам «валить» Гатчинова, заявив, что тот продал ему героин. Но следователь Галыбин почему-то поверил именно Гатчинову и освободил его от уголовной ответственности как лицо, помогающее следствию. Дульков же оказался в следственном изоляторе, откуда позже был отпущен под подписку о невыезде, потому что заболел туберкулезом.

У адвоката Раисы Тюриной, взявшейся защищать Дулькова, выход был один – вызвать в суд Гатчинова и путем допроса обнаружить перед судом несостоятельность его показаний. Но Гатчинов на заседания не являлся, и согласно Уголовно-процессуальному кодексу старого образца суд мог в отсутствие Гатчинова огласить показания, данные им на следствии (из которых получалось, что Дульков – наркодилер). Однако адвокат не могла этого допустить и настаивала на явке свидетеля в суд. По настоянию защиты слушание дела несколько раз откладывалось. Очередное заседание должно было состояться 1 июля 2002 года – в день вступления в силу нового Уголовно-процессуального кодекса.

Правила меняются

Новый УПК Россия встретила с энтузиазмом. И это понятно: в стране, в следственных изоляторах которой в ожидании суда находятся 130 тыс. человек, а в тюрьмах – 919 тыс. заключенных, благие намерения, зафиксированные в юридических нормах (например, о том, что никто, кроме суда, не может лишать человека свободы), уже воспринимались как конец всевластия милиции и прокуратуры. Но, кроме статей, регулирующих задержание и арест, новый УПК содержит целый ряд новых требований к действиям судей, прокуроров, следователей и адвокатов. И сами эти нормы делают кодекс инструментом реформирования судебной системы. Через неделю после вступления в действие нового УПК высшие судебные иерархи России – Вячеслав Лебедев (председатель Верховного суда), Вениамин Яковлев (председатель Высшего арбитражного суда) и Марат Баглай (председатель Конституционного суда) – встретились с президентом Путиным и сообщили ему «интересные цифры». За неделю действия нового кодекса следственные органы обратились в суд за разрешениями на арест 1637 раз, в восьмидесяти процентах случаев суд удовлетворял их просьбы. Вячеслав Лебедев доложил президенту, что с новым кодексом суды работают стабильно и что в Москве, Санкт-Петербурге и Свердловской области число ходатайств о заключении под стражу сократилось вдвое. А Вениамин Яковлев пояснил, что именно дает простому гражданину новый УПК: формирование «справедливой, скорой и доступной для простых людей судебной системы». Еще конкретнее была председатель Мосгорсуда Ольга Егорова. На специальной пресс-конференции (а дает их главный судья города крайне редко) было сказано: «Органы следствия будут работать чище, так как материалы расследования станут рассматриваться судом в условиях состязательного процесса, и следователи-дознаватели должны будут доказывать обоснованность и необходимость арестов». За первую неделю июля в районных судах Москвы было рассмотрено сорок два обращения следователей с просьбой дать санкцию на арест злоумышленников, а суды дали разрешение лишь в 24 случаях. Но это только в первую неделю, пока судебная система не оправилась от первого потрясения. В Лефортовском суде, к примеру, за июль, август и сентябрь в общей сложности рассматривалось 21 «арестное» дело, но в октябре уже 22, причем во всех случаях судья решил, что на время следствия подозреваемому лучше находиться в тюрьме. Столичные адвокаты, которых, по последним данным, зарегистрировано в Москве более шести тысяч, тщательно готовились к введению нового кодекса. Во многих юридических консультациях и адвокатских бюро были составлены графики круглосуточных дежурств. Если следователю нужно допросить задержанного (и если у того нет защитника), то на первый же допрос в соответствии с новым УПК обязан приходить дежурный адвокат из юрконсультации, за которой закреплен данный следственный орган.

В юрконсультации №9 МГКА ввели даже ночные дежурства адвокатов непосредственно на рабочих местах: ведь рядом с конторой располагались три следственных отдела милиции, Лефортовская прокуратура, следственный отдел ФСБ. Однако представители многочисленных карательных органов не тревожили по ночам адвокатов, спящих на диванах и стульях. Через неделю ночные бдения отменили, и дежурить адвокаты стали в своих квартирах – они просто были готовы к тому, что в любой момент их могут вызвать на допрос. Правда, работники карательных органов особой прыти при расследовании уголовных дел не выказывали. Но были и исключения. Как-то вечером в начале июля в следственное управление ФСБ был доставлен Адам Деккушев, подозреваемый в подготовке в 1999 году взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске. Руководство ФСБ решило допросить Деккушева немедленно после его экстрадиции из Грузии и срочно вызвало дежурного адвоката. В ту ночь «ответственным за район» был Евгений Нечаев. Как настоящий профессионал он осведомился о том, кто Деккушев по национальности, и, узнав, что тот карачаевец, взял с собой в качестве переводчика знакомого узбека, понимавшего по-карачаевски. Последнее, правда, оказалось лишним, так как Деккушев хорошо говорил по-русски. Следователи ФСБ в соответствии с новым УПК и в присутствии адвоката предъявили Деккушеву обвинение и допросили его. В том, что рассказал карачаевец, были детали, которые оказались неожиданными для всех, кто в ту ночь присутствовал в кабинете следственного управления ФСБ. Достоянием общественности они станут тогда, когда дело Деккушева будет рассматривать суд.

Случай с карачаевцем особый – следователи хотели «вынуть» из него все сведения, пока он «тепленький». Ведь речь шла о чрезвычайно опасных преступлениях, и сообщенная им информация, решили в ФСБ, помогла быстрее раскрыть картину содеянного. Рядовой же следователь районного отдела внутренних дел обычно такой прыти не проявляет. Новый УПК дает ему право в течение двух суток проводить расследование и лишь по прошествии их предъявить дело в суд для решения вопроса об аресте подозреваемого. Игоря Бершковского задержали вечером 16 июля прошлого года за то, что он продал некой Ирине Кодоровой два миллилитра жидкости, являющейся кустарно изготовленным наркотиком. С согласия Лефортовской межрайонной прокуратуры следователь Демянюк обратился в суд за разрешением арестовать Бершковского. 18 июля это дело (как и предписывает УПК) легло на стол федерального судьи Лефортовского районного суда Галины Кузнецовой. Судебное заседание началось с того, что прокурор Анна Новикова поддержала просьбу следователя арестовать Бершковского, поскольку тот мог скрыться от следствия, которое собиралось проводить химическую, физическую и наркологическую экспертизы с участием обвиняемого. Последний пытался заверить суд, что готов участвовать во всех экспертизах, и даже выразил желание добровольно лечь в наркологическую клинику №17 и полечиться от наркомании. Судья Кузнецова, выслушав обе стороны и изучив представленные материалы, решила, что Бершковский должен сидеть в СИЗО, так как он подозревается в совершении тяжкого преступления, за которое предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше двух лет.

С формальной точки зрения судью не упрекнешь. Но невольно думаешь: а ведь судье действовать по старой привычке легче – согласилась с прокуратурой и спишь спокойно. А то, что «особо опасный преступник» скорее всего обычный наркоман и к тому же готов сотрудничать со следствием, это не ее забота. Чем закончится для Бершковского эта часть его жизненного пути, зависит уже от итогов состязательного процесса, который состоится после того, как будут проведены все следственные мероприятия. Возможно, его дело завершится так же, как завершилось дело «наркодилера» Дулькова, с которого мы начали рассказ.

Убрать свидетеля

Первого июля, в день вступления в силу нового УПК, приятель Дулькова Гатчинов (на показаниях которого строилось все уголовное дело) снова не явился в суд. Но теперь адвокат Раиса Тюрина согласилась слушать дело в его отсутствие при условии, что показания Гатчинова в суде оглашены не будут (из них, напомним, следовало, что подсудимый Дульков – самый настоящий наркоторговец). Право на выдвижение такого требования адвокату дала 281 статья нового УПК. А показания, не рассмотренные на судебном заседании, для суда просто не существуют.

Прокурору ничего не оставалось делать, как обвинить Дулькова в том, что тот незаконно приобретал и хранил (без цели продажи) наркотики. За это Дулькова могли посадить за решетку на срок до трех лет, однако прокурор попросил наказание в виде двух лет лишения свободы условно. Это полностью устраивало защиту, поскольку отказываться от того, что Дульков хранил наркотики, было бессмысленно – он сам это признавал. Заметьте, что защита действовала в соответствии с буквой нового УПК, так сказать, формально. Но какие это важные формальности! Они помогли адвокату «превратить» наркодилера (по версии следствия) в обычного наркомана (что скорее всего соответствовало действительности).

Однако тот же самый пункт нового УПК может быть использован совсем по-другому. Федеральный судья Галина Кузнецова опасается, что подсудимому слишком часто будет выгодно, чтобы показания потерпевшего или какого-либо свидетеля не прозвучали в ходе процесса, – ведь тогда согласно новому кодексу суд не сможет положить их в основу приговора. Судья Кузнецова считает, что это нововведение приведет к тому, что по некоторым делам будут «избавляться» от нежелательных свидетелей и потерпевших. Нет человека – нет и его показаний в суде, а огласить те, что были даны ранее, нельзя без согласия сторон. Даже если свидетелей и потерпевших и не будут убивать, их могут запугивать или подкупать с тем, чтобы они не являлись в суд. В делах по таким преступлениям, как разбой и грабеж, показания потерпевших – как правило, основное, если не единственное, доказательство. Нет его – и суд вынужден вынести оправдательный приговор.

Во всем виноват УПК

Заместитель руководителя администрации президента Дмитрий Козак, которому поручено координировать проведение судебной реформы, накануне введения нового УПК сказал, что «через год ...можно будет ощутить качественно новые, положительные изменения, в судебной власти». А цель нового УПК, по мнению кремлевского чиновника, – «предоставить государству достаточные полномочия для борьбы с преступностью и одновременно обеспечить гарантии соблюдения прав человека». Мысль хорошая, но едва ли можно достичь обеих целей сразу. До сих пор государство боролось с преступностью, не оглядываясь на права человека, и то результаты были не впечатляющими. Теперь же бороться с преступностью может оказаться намного сложнее, и представители карательных органов уже списывают многие свои неудачи на новый УПК.

Юрий Королев, замначальника Главного управления уголовного розыска МВД РФ прямо обвиняет новый кодекс в том, что резко сократилась раскрываемость грабежей и разбойных нападений. По словам генерала, за 48 часов сыщики просто не успевают собрать доказательства, чтобы представить их прокурору и судье.

Другой милицейский чин, Михаил Артамошкин, первый замначальника Главного управления обеспечения общественного порядка МВД, вообще предлагает изменить УПК, предоставив следователям право самим возбуждать уголовные дела и ставить прокурора в известность лишь задним числом. Генпрокуратура отреагировала на эти выпады официальным рескриптом о том, что «новый кодекс принимался не для удобств работы сотрудников правоохранительных органов».

Из этой полемики становится ясно, что для значительной части милицейских работников от простого постового до генерала соблюдение норм нового УПК – трудное дело. Надо не просто выучить новые нормы, но и всю свою работу строить по-другому: там, где когда-то можно было просто «власть употребить», теперь требуется действовать более тонко и профессионально. Раньше, не разобравшись в каком-либо противоправном деянии, они могли арестовать человека и держать его в каталажке сколь угодно долго – пока сам не сознается. Ведь в части издевательств над человеком наша карательная система работала отлично. А теперь этот отлаженный механизм будет давать сбои. Состязательный процесс уже на первоначальной стадии требует от следствия гораздо более тщательного обоснования обвинения. Следователи к этой ситуации оказались подготовлены хуже, чем адвокаты. И многие дела, особенно из числа тянущихся уже давно, начали разваливаться.

Осудить и освободить

Дело о таинственном похищении и чудесном освобождении финансиста Сергея Кукуры из «ЛУКОЙЛа» еще на слуху. Так вот в числе подозреваемых был армянский бизнесмен Гагик Бгдоян, которого обвиняли в том, что он организовал банду и воровал людей. Обвинение ему предъявили еще два года назад, но все это время его не арестовывали, хотя Бгдоян не прятался. Когда произошло похищение Кукуры, милиция для отчетности вытащила на свет божий это заплесневелое дело. Произойди это год назад, Бгдояна бы арестовали, а тут ограничились подпиской о невыезде.

Почему? А потому что за разрешением на арест следователю пришлось бы идти в суд, а представить суду было нечего – разве что то старое нераскрытое дело. Потому в конце прошлого года, как только начали стихать разговоры вокруг похищения Кукуры, дело Бгдояна тихо закрыли.

Так же тихо могли бы закрыть и два других дела, изначально заказных и сфабрикованных. В них решались судьбы финансиста «Медиа-Моста» Антона Титова и ученого Игоря Сутягина. По мнению правоведов, к которым обратился корреспондент «Журнала», в обоих процессах позиция прокуратуры (читай – государства) была крайне слаба, а защита имела неоспоримые доказательства невиновности подсудимых. И в ходе предусмотренного новым УПК состязательного процесса суд должен был бы вынести оправдательный приговор.

Однако прошедшие судебные заседания показали, что в особо важных делах российский суд по-прежнему доверяет только прокурорам (а вернее, тем, кто ими управляет). 24 декабря в обстановке строжайшей секретности Антона Титова признали виновным и наказали тремя годами заключения, но тут же применили амнистию, принятую Госдумой в 2000 году. Таким образом, человек, просидевший в тюрьме почти два года, вышел на свободу и формально считается несудимым. В этом решении вся суть российского правосудия: оправдать невиновного человека нельзя, он уже виновен, раз попал на скамью подсудимых, и потому должен быть осужден и наказан во что бы то ни стало. Вот Игорь Сутягин с 1999-го ожидает, пока суд решит его судьбу. Его дело уже раз было отправлено Калужским областным судом на доследование. Больше этого делать нельзя – новый УПК этого не позволяет. Теперь судебный процесс должен чем-то завершиться. Но кто же осмелится признать, что абсолютно невиновный человек уже отсидел более трех лет? Так что скорее всего нам предстоит снова подивиться выкрутасам российской Фемиды.

Слукавил умный Козак, говоря о том, что через год мы ощутим улучшение в работе судов, – лет через двадцать, не раньше, пока рядом с исполнительной вертикалью не вырастет независимая судебная, а на смену политическому правосознанию не придет нормальное гражданское.
Фамилии некоторых людей изменены