ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО: НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ?

В немецком переводе статья опубликована в сборнике «Война в тени. Россия и Чечня.» (Der Krieg im Schatten. Russland und Tschetschenien: Сб. статей / Сост. Florian Hassel – Rrankfurt am Mein: Suhrkampf Verlag, 2003.), и озаглавлена «Роман с Кремлем». Публикуется на «Полит.ру» с любезного разрешения составителя.

Но пораженье от победы

Ты сам не должен отличать

Борис Пастернак

27 декабря 2002 года из здания Дома правительства в Грозном вышли Людмила Алексеева и Светлана Ганнушкина, представители Московской Хельсинкской группы и «Мемориала» в Комиссии по правам человека при Президенте России. Они поехали осматривать пункты временного размещения, куда власти намерены были селить вынужденных переселенцев из Ингушетии: вопрос об их насильственном возвращении был поставлен правозащитниками на первой встрече Комиссии с президентом. Ганнушкина с Алексеевой поехали работать, несмотря на то, что их настойчиво просили остаться и пообедать. Через полчаса чеченские сепаратисты взорвали Дом правительства, десятки людей погибли. Столовая была уничтожена полностью.

Этот случай наглядно показывает, как непросто правозащитникам занять правильную позицию по отношению к власти, особенно в условиях вооруженного конфликта.

*****

Основные задачи «Мемориала» в зоне вооруженного конфликта – сбор, систематизация и распространение сведений о ситуации с правами человека, правовая помощь жертвам. Подробный рассказ о работе «Мемориала» в Чечне – о ее методах или результатах – не только не интересен читателю, но и вряд ли уместен. Действительно, если о нас и так знают, то зачем повторять еще раз? А если не знают – значит, мы плохо работаем, и тем более неинтересны...¹ Этой темы мы постараемся касаться лишь постольку, поскольку необходимо для изложения других двух аспектов проблемы, которые читателю не настолько известны, и могут быть интересны хотя бы поэтому: взаимоотношений общественных организаций друг с другом и с властью в контексте чеченской войны.

*****

«Мемориал» – едва ли не первая², и, несомненно, самая массовая неправительственная организация в перестроечном СССР – ставил своими целями увековечение памяти жертв политических репрессий в СССР, изучение и предание гласности преступлений прошлого. Однако история и современность всегда тесно сплетены. Правозащитное направление в деятельности «Мемориала» оформилось уже в 1989 году: невозможно было говорить о прошлом и молчать о настоящем.

Для правозащитного движения перестроечного Союза и постсоветской России тема «горячих точек» с самого начала приобрела особое значение. Оказалось, что целостность СССР держалась только на репрессиях, с их прекращением возросла этническая напряженность и вспыхнули многочисленные кровавые этносоциальные конфликты. Пытаясь предотвратить распад, союзный центр применял силу – и снова лилась кровь. Начался исход беженцев.

Именно эти направления – «горячие точки», беженцы, дискриминация – стали основными в работе Правозащитного центра «Мемориал».

*****

Место правозащитного движения в то время было принципиально иным, нежели сегодня. Кризис идентичности в советском обществе предопределил крах Советского Союза: народ просто перестал понимать власть, и власть рухнула. Эти события можно интерпретировать как смену идентичности, по сути – смену языка. Место «имперской латыни» занял эллинский свободный язык, тезаурус свободы личности и прав человека. Но этот язык не был родным и для тех, кто пришел к власти в России – они были «демократами», скорее, по названию. Тем не менее, власть ельцинской России – весь этот причудливый «ноев ковчег» – была вынуждена перейти на этот язык, не понимая его, не зная и не чувствуя.

Ситуация для гражданского общества в начале 90-х сложилась парадоксальная: у власти, вроде бы, «свои» – а разговор не получается. Действительно, власти было трудно говорить, не зная смысла слов. С другой стороны, бороться с гражданским обществом, преследовать правозащитников было тогда как-то неприлично. В результате власть предпочла как будто не замечать неправительственные организации.

А те, в свою очередь, жили, «не отбрасывая тени». На несколько лет правозащитники стали невидимками – ельцинская власть их не замечала.

*****

Что же до правозащитников, то после августа 91-го можно было подумать, что нужда в их услугах отпала.

Раньше, направляясь в «горячие точки», они, вроде бы, лишь заменяли собою журналистов в условиях отсутствия свободы слова. Появилась свободная пресса, и правозащитники, уступив журналистам их законное место, сменили «экологическую нишу», перейдя в жанр «доклада», аналитики, наращивая экспертный ресурс. Одновременно в 90-х создавались и развивались сети конкретной правовой помощи – например, «мемориальская» сеть «Миграция и право» насчитывает более полусотни бесплатных юридических консультаций для мигрантов по всей территории России.

Кроме того, в начале 90-х казалось, что Россия не только обрела демократию, но и отделились от войн – они полыхали за границами. И вдруг – война, кровь, войска, этническая чистка: осенью 92-го в Пригородном районе Северной Осетии сотни человек были убиты, а десятки тысяч стали беженцами. Через год, осенью 93-го, стреляли уже в центре Москвы – победа президента в конфликте с парламентом стоила жизни полутораста человек [сноска: на доклады по октябрю и пригородному району]. Осенью 94-го началась чеченская война – ее тогда еще не называли «первой».

*****

«Первая чеченская война» начиналась так же, как и вторая – с большой крови и большой лжи.

15 декабря 1994 г. в зоне вооруженного конфликта в Чеченской Республике начала работу «группа Сергея Ковалева». Ковалев, председатель «Мемориала», депутат Государственной думы, тогда еще занимал должность Уполномоченного по правам человека Российской Федерации – но, впрочем, из-за отсутствия закона об Уполномоченном не был наделен реальными правами и полномочиями. Работу «группы Ковалева» обеспечивал ряд неправительственных российских правозащитных организаций, прежде всего Общество «Мемориал». А в марте 1995 г., когда Ковалев был снят Государственной Думой РФ с поста Уполномоченного, «группа» Ковалева получила название Наблюдательной миссии правозащитных общественных организаций в зоне вооруженного конфликта в Чечне. В составе миссии в Чечню выезжали представители разных неправительственных организаций, депутаты, журналисты; координировал работу Миссии Правозащитный центр «Мемориал».

Тогда, как теперь кажется, «группе» удавалось добиться ощутимых результатов.

Заявления Ковалева, собранная «миссией» информация активно использовались в средствах массовой информации и вызывали резонанс в обществе.

После полугода не имевших успеха попыток организации мирных переговоров в Буденновске удалось спасти тысячи людей и на полгода остановить войну.

Поиск сведений о без вести пропавших и насильственно удерживаемых людях привел к установлению доверия с обеими воюющими сторонами, позволил спасти немало человеческих жизней.

Впрочем, не стоит приписывать себе чужие заслуги. Тогда средства массовой информации также выполняли свою «правозащитную» функцию. Чечня – маленькая, чуть больше чем сто на полтораста километров, и внимание журналистов всей России, не зашоренных идеологически, само по себе означало достаточно плотный «гражданский контроль».

А, с другой стороны, даже в окончании первой войны виделся перехват чужой рукой нашего знамени...

А потом мы все проиграли мир. В безвременьи второй половины 90-х годов гражданское общество – и в России, и в Чечне – оказалось неспособно противостоять партии войны.

Вхождение во вторую чеченскую войну в России не просто совпало со сменою власти, но стало одним из основных ее механизмов, главной составляющей предвыборного пиара.

*****

В августе 1999 г. действия федеральных сил получили в России широкую поддержку.

Это было, во-первых, объяснимо. Общество хотело бы испытывать хоть какие-то позитивные эмоции к власти и армии, но причин для этого в конце 90-х как-то не было, но вдруг появился повод. Очевидное преступление – вторжение отрядов Басаева и Хаттаба в Дагестан – наконец получило отпор. Российская власть перестала закрывать глаза на кризисную ситуацию в Чечне и прилегающих районах. Российская армия наконец выступила в роли освободительницы.

Во-вторых, это было, в целом, справедливо. В сложившейся ситуации государство не просто имеет право, но обязано применить вооруженную силу для защиты своих граждан. А военные, впервые после Второй Мировой войны чувствуя себя защитниками людей, вели себя по отношению к ним корректно³.

Наконец, еще одно важное обстоятельство – необычная открытость военных в ходе действий в Дагестане.

Все это вместе привело к тому, что в первые недели «второй чеченской войны» действия федеральных сил были поддержаны большей частью российских средств массовой информации, большинством электората и практически всем российским политическим спектром.

Места для сомнений не оставляла военная истерия, захлестнувшая российское информационное пространство после взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске, в организации которых власти обвинили чеченцев. Между тем, эта версия до сих пор не получила достаточного подтверждения, как и бытующая параллельно версия об организации взрывов российскими спецслужбами. И сегодня мы можем только сказать: «неизвестно, кто это сделал, известно только, кто это использовал» – война стала главным инструментом предвыборной кампании пропутинских сил на выборах в Государственную Думу в декабре 1999 г.

Правда, уточнить, сохранился ли «положительный образ» федеральных сил после их ввода на территорию Чечни, обществу не дали: была установлена информационная блокада зоны вооруженного конфликта, существенно более жесткая и эффективная, чем во время «первой чеченской войны».

Все это существенным образом осложнило и саму работу правозащитников в зоне вооруженного конфликта в Чечне, и попытки использовать ее результаты для влияния на ситуацию. Между тем, работы было много, а вмешательство было необходимо.

*****

Официальная пропаганда утверждала, что проводится «контртеррористическая операция». Это, по определению, означает высочайшую избирательность действий, цель которых, в первую очередь – спасение мирных жителей, и лишь затем – уничтожение или пленение «террористов». В реальности боевые действия велись как будто в пустыне, ничего не делалось для сохранения жизней невоюющего населения. 25 сентября 1999 г. телефонограммой генерала Владимира Шаманова в управления внутренних дел соседних субъектов федерации был воспрещен выход жителей Чеченской Республики за пределы ее административных границ. Все приняли этот приказ к исполнению, кроме президента Ингушетии Руслана Аушева – в Ингушетию вышло свыше трехсот тысяч вынужденных переселенцев.

Официальная российская пропаганда утверждала, что по «террористам» наносятся «точечные удары» – а в это же время массированные и неизбирательные бомбардировки и обстрелы территории Чеченской Республики уносили тысячи жизней: всего за первые девять месяцев «второй чеченской войны», по сведениям Human Rights Watch, погибли от 6.5 до 10.5 тысяч человек.

Наиболее известный из «точечных ударов» – обстрел 21 октября 1999 г. центра Грозного ракетами с кассетными боевыми частями, снаряженными шариковыми бомбами, более ста человек погибли – разбирался в прямом эфире телевизионной программы «Глас народа». Тогда генерал Шаманов фактически назвал ответственного, сказав, что «было применено средство старшего начальника» – а «старшим начальником» был генерал Виктор Казанцев.

23 октября выход беженцев был прекращен – граница была перекрыта войсками из группировки Шаманова – а при бомбардировке 29 октября колонны беженцев на трассе Ростов-Баку у села Шаами-Юрт погибли десятки людей. Но через несколько дней военные все же открыли границу.

6 декабря, когда Грозный уже был окружен федеральными силами, командование предъявило ультиматум жителям, требуя покинуть город – в противном случае они-де считаются бандитами и террористами, и будут уничтожаться. Однако ковровая бомбардировка Грозного вакуумными бомбами, уничтожение города вместе с жителями не состоялось.

11 января 2000 г. генерал Казанцев вновь заявил о перекрытии административных границ для мужского населения: «Только дети до 10 лет, мужчины старше 65 и женщины будут рассматриваться как беженцы» – но до исполнения этого приказа также дело не дошло.

Эти эпизоды приведены здесь потому, что каждый раз усилиями журналистов и правозащитников они были приданы гласности, а в результате власти были вынуждены отказаться от своих планов. Это было возможно, хотя телевизионные каналы практически во всех сообщениях следовали официальной позиции. Информация даже немногочисленных независимых журналистов, российских и иностранных, присутствовавших в зоне конфликта (из которых, прежде всего, следует назвать корреспондента Радио Свобода Андрея Бабицкого), все равно позволяла воссоздать картину событий.

Это было возможно, хотя и не так полно и подробно, как в «первую чеченскую войну»: как было сказано выше, в российском информационном пространстве уже сказывалась цензура и самоцензура. Но все равно, по мере установления федеральными силами контроля над территорией Чечни становилось известно о новых военных преступлениях: о массовых убийствах в селе Алхан-Юрт в декабре 1999 г., в Старопромысловском районе Грозного в январе 2000 г. и в поселке Новые Алды в феврале того же года.

*****

Однако никакой реакции на все это в России не было. В пространстве политическом положение изменилось радикально: если в 1994-1996 гг. можно было говорить о «партии мира», то теперь лишь отдельные политики позволяли «свое суждение иметь». С учетом изменений в общественном мнении, это не было выгодно партиям, так как не приносило электоральных дивидендов. Так, из двух «демократических» избирательных объединений одно – «Союз правых сил» – поддерживало войну, и на декабрьских 1999 г. выборах в Государственную Думу преодолело пятипроцентный барьер. Другая партия – «Яблоко» – единственная выступала с внятной антивоенной позицией и потеряла голоса избирателей.

Правозащитники, лишившись поддержки в политическом секторе, оказались на грани маргинализации⁴.

Положение журналистов в зоне вооруженного конфликта зимой 2000 г. осложнилось.

В январе Андрей Бабицкий был задержан федеральными спецслужбами, и после сложных комбинаций⁵ предстал перед судом, получил условное наказание и был вынужден уехать из России. Это был знак всем журналистам, пытавшимся независимо работать в зоне вооруженного конфликта.

В феврале немецкий тележурналист Хефлинг, получивший от российского стрингера Олега Блоцкого сделанную в Чечне видеозапись захоронения и выдавший ее за свою, был обвинен в фальсификации⁶. Это надолго отвратило западных журналистов от использования чужих материалов.

Таким образом, информационная блокада зоны вооруженного конфликта стала практически полной.

*****

Эти обстоятельства потребовали от правозащитников строить свою работу иначе, нежели в «первую чеченскую войну»; ниже приведен краткий и заведомо неполный обзор их деятельности.

В последние несколько месяцев перед войной экспедиции Правозащитного центра «Мемориал»⁷ работали на Северном Кавказе, в том числе и в прилегавших к Чечне районах: в Ингушетии, Ставропольском крае, Северной Осетии, Карачаево-Черкессии.

Работа в зоне конфликта началась с первых его недель⁸. В сентябре 1999 г. в Дагестане сотрудники «Мемориала» находились в Новолакском районе, куда вторглись из Чечни отряды Басаева и Хаттаба, и в зоне боев в селе Карамахи. Затем группы, сменяя друг друга, работали в Ингушетии и Чечне, представляя подготовленные материалы на пресс-конференциях в Москве.

В начале «второй чеченской войны», осенью 1999 – весной 2000 г. непрерывный мониторинг ситуации в регионе вела международная неправительственная правозащитная организация Human Rights Watch (в тот период ее, вероятно, следует считать ведущей правозащитной организацией в чеченском вопросе⁹).

Зимой 2000 г. был создан постоянный офис ПЦ «Мемориал» в Ингушетии, в Назрани – базовый для всей работы в зоне конфликта. В октябре открылись приемные в Грозном и в Урус-Мартане, а затем и в Гудермесе. Здесь ведут бесплатный прием юристы сети «Миграция и право», в лагеря вынужденных переселенцев и пункты временного размещения выезжают социальные работники, а сотрудничающая с «Мемориалом» организация «Гражданское содействие» оказывает гуманитарную помощь. Параллельно ведется мониторинг положения вынужденных мигрантов и, шире, ситуации с правами человека в зоне конфликта. Отметим, что ПЦ «Мемориал» не ведет оперативный мониторинг с ежедневной рассылкой новостей или с размещением новостной ленты on-line. Это связано со спецификой, с выработанным за много лет стилем работы – прежде всего достоверность, лишь затем – скорость: любая информация многократно выверяется. На сайте¹⁰ регулярно размещаются отдельные информационные материалы и доклады о ситуации в регионе, с июля 2000 года ведется «Хроника насилия», куда попадают сообщения о всех известных фактах нарушения неотъемлемых прав человека обеими сторонами конфликта. Ведется и обновляется список пропавших без вести¹¹.

Первоначально на эти попытки прорыва информационной блокады представители власти отвечали упреками: почему-де материалы о преступлениях направляются в средства массовой информации, а не в прокуратуру? Скоро, однако, эти упреки затихли: ежегодно ПЦ «Мемориал» направляет в Генеральную прокуратуру и в прокуратуру Чеченской Республики сотни запросов, на которые те не успевают отвечать.

В настоящее время постоянный мониторинг ситуации с правами человека в Чеченской Республике ведут еще несколько российских правозащитных общественных организаций. Среди них следует назвать Общество российско-чеченской дружбы¹². В 2001 г. был создан и начал мониторинговую работу Комитет национального спасения Чеченской Республики, созданный среди проживающих в Республике Ингушетия вынужденных мигрантов¹³.

В Чеченской Республике существуют активно работающие правозащитные группы – например, объединения родственников «исчезнувших», задержанных федеральными силовыми структурами и пропавших без вести гражданских лиц, такие, как «Дог Тешар» («Надежда сердца») в Грозном и «Жертвы войны» в Урус-Мартане.

В ходе вооруженного конфликта многие иностранные правозащитные организации направляли свои миссии на Северный Кавказ и выпускали документы, посвященные ситуации в Чечне; среди них – Amnesty International и Federation International des Ligues des Droits de L'homme (FIDH). Впрочем, «правозащитная» составляющая присутствует также и в работе ряда международных гуманитарных организаций, ведущих деятельность в Чечне и Ингушетии.

*****

В ходе вооруженного конфликта правозащитные организации постоянно апеллировали к международным структурам, адресуя им свои доклады, встречаясь с их делегациями в России или лоббируя в штаб-квартирах, в Страсбурге или Женеве.

За время «второй чеченской войны» многочисленные межправительственные организации не раз рассматривали вопрос о соблюдении прав человека в зоне вооруженного конфликта на Северном Кавказе. Бытует мнение, что этот вопрос снят международным сообществом с повестки дня, «вторая чеченская война» признана «внутренним делом» Российской Федерации, которая может, наконец, расслабиться. Так якобы решила наиболее представительная международная организация – Организация Объединенных Наций, вернее, ее «профильная» структура – Комиссия по правам человека. По крайней мере, так заявляют российские официальные лица, и, как ни странно, с этим соглашаются многие правозащитники.

Скорее всего, и те, и другие не правы – первые в своей эйфории, вторые – в унынии. На самом деле все значительно сложнее. Ситуация – одновременно! – и не так плоха, и гораздо хуже. Возможности апеллировать к международному сообществу не исчерпаны. Другое дело, что все труднее и труднее быть услышанным. За эти годы ситуация с соблюдением прав человека в Чеченской Республике неоднократно становилась предметом рассмотрения международных организаций. Эта проблема то исчезала из повестки дня, то появлялась, и документы принимались тоже разные – с разным соотношением «прав человека» и «реальной политики».

Показательна эволюция отношения к той же чеченской проблеме Совета Европы. Так, к концу 2001 года Чечня как будто «сошла с повестки дня». Расхожее объяснение – международная обстановка изменилась после террористических актов 11 сентября в США, после начала международной контртеррористической операции, а еще более – после подключения к ней России. Однако это ослепление мирового сообщества не было внезапным: дистанцирование международных организаций от происходящего в Чечне шло уже давно. С самого начала конфликта на Северном Кавказе правозащитные организации, апеллировавшие к международному сообществу, прежде всего обращались к европейским структурам – именно здесь обязательства Российской Федерации по соблюдению прав человека и разрешению конфликтов политическими средствами были наиболее конкретны, а для контроля за соблюдением этих обязательств существовали правовые и политические механизмы. Уже в январе 2000 года ПАСЕ первый раз рассмотрела чеченский вопрос. Весной того же года была принята принципиальная резолюция, требующая от России соблюдения прав человека: российская делегация была лишена права голоса, странам-членам СЕ было рекомендовано обратиться с межгосударственными исками к России в Страсбургский суд, а Комитету министров – исполнительному органу СЕ – приостановить членство Российской Федерации в Совете Европы. Казалось, это победа, победа права над «реальной политикой», но... в Ассамблее заседают «безответственные» представители законодательной ветви власти, а решение предлагалось принимать власти исполнительной. И вот уже в мае Комитет министров, состоящий из министров иностранных дел стран-членов Совета Европы, отказался выполнить эту рекомендацию. Министры – «серьезные люди» и не будут ссориться из-за «мелочей». Мотивировка в решении Комитета, разумеется, была иная: «наметившийся прогресс в области соблюдения прав человека». Ни одно европейское государство так и не обратилось в Страсбургский суд. В неофициальных разговорах чиновники министерств иностранных дел многих стран говорили о готовности присоединиться к такому иску, если какое-то другое государство подаст его первым. Первых не нашлось. Кроме того, политики не любят выглядеть смешными: после того, как эти две рекомендации не были выполнены, в январе 2001 года ПАСЕ полностью подтвердила полномочия российской делегации, – разумеется, вновь со ссылками на «улучшение ситуации».

Однако в последующие годы резкие заявления о ситуации в Чеченской Республике делали и комиссар Совета Европы по правам человека Альваро Хиль Роблес, и генеральный секретарь Совета Европы Вальтер Швиммер. Последним в этом ряду следует назвать доклад «Положение с правами человека в Чеченкой Республике» секретаря комиссии Совета Европы по юридическим вопросам и правам человека Рудольфа Биндиха, содержащий рекомендацию: «Если для предания суду виновных в нарушении прав человека не будут предприняты достаточные усилия, а обстановка безнаказанности и далее будет преобладать в Чеченской Республике, предложить мировому сообществу создать ad hoc трибунал по военным преступлениям и преступлениям против человечности в Чеченской Республике, по образу Трибунала по бывшей Югославии, которому были бы подсудны все преступления, совершенные в Чеченской Республике после 1 декабря 1994 г.»

Точно так же голосование на 59-й сессии Комиссии ООН по правам человека отнюдь не предопределяет будущих решений этого, а тем более других международных форумов. Многое зависит также и от регламента той или иной межправительственной структуры, и от работы неправительственных организаций, от их активности и слаженности. Так, в обнародованных 16 мая 2003 г. Комитетом против пыток Организации Объединенных Наций «Заключениях и Рекомендациях» по вопросу о соблюдении Российской Федерацией «Конвенции против пыток, жестоких, бесчеловечных и других унижающих достоинство видов обращения и наказания» существенное место заняли различные аспекты ситуации с правами человека в Чеченской Республике, сформулированные вполне внятно и недвусмысленно.

*****

Именно потому, что ситуация с соблюдением прав человека в Чеченской Республике неоднократно становилась предметом рассмотрения на форумах межправительственных организаций, делегации которых неоднократно посещали регион, российские власти были вынуждены реагировать – и были созданы либо инспирированы государственные и «общественные» «правозащитные» структуры. Организации эти формально в большей или меньшей степени занимались «правозащитой», и весьма активно – контактами с международными организациями, что, видимо, и было их главной задачей.

Возможно, отказываясь от каких-либо эффективных мер давления на Российскую Федерацию в связи с положением в зоне вооруженного конфликта в Чеченской Республике, европейские и иные международные организации учитывали как раз заявления официальных представителей РФ о том, что государственные и неправительственные структуры предпринимают эффективные меры по защите прав человека и расследованию совершенных преступлений.

Так, в Государственной Думе была создана Комиссия по содействию нормализации общественно политической и социально-экономической обстановке и соблюдению прав человека в Чеченской Республике, в результате взаимодействия которой с возглавляемой лордом Джаддом комиссией ПАСЕ была создана совместная группа «Дума-ПАСЕ» («Джадд-Рогозин»), с участием которых в Государственной Думе дважды – в сентябре 2000 и в июне 2001 года – проводились слушания по чеченской проблеме. Возможно, европейские парламентарии решили, что, наконец, российское общество и государство осознали глубину кризиса, и в поисках выхода идет активная дискуссия. Однако эти слушания для российских официальных структур до сего дня остаются уникальными по широте круга участников и остроте обсуждения. Если это делалось «на экспорт», то цель была достигнута, если «для внутреннего употребления» – то нет. Комиссия Государственной Думы оказалась эффективна только в этом – пропагандистском – смысле.

То же самое можно сказать и о другом государственном институте, призванном, по идее, защищать граждан в зоне конфликта. Созданная по инициативе Совета Европы официальная правозащитная структура – служба Специального представителя Президента РФ по соблюдению прав и свобод человека и гражданина в ЧР¹⁴ оказалась неспособна снизить уровень насилия и защитить гражданское население от произвола силовых структур, но была весьма полезна в ходе приема многочисленных международных делегаций, посещавших зону конфликта на Северном Кавказе.

В этом перечислении нельзя не упомянуть третью официальную правозащитную структуру, созданную по рекомендации Комиссии ООН по правам человека. В 2000 г. резолюция, принятая на 56-й сессии Комиссии, призвала Правительство РФ для незамедлительного расследования нарушений прав человека и норм гуманитарного права в Чеченской Республике срочно создать независимую комиссию в соответствии с признанными международными стандартами. Незамедлительно, по «инициативе снизу», была образована «Национальная общественная Комиссия» во главе с бывшим министром юстиции РФ П. Крашенинниковым – однако ни процедура ее создания, ни ее состав не позволяют говорить о соответствии международным стандартам, принятым в отношении подобных комиссий. Нам неизвестно, сделала ли эта комиссия что-либо конкретное для расследования преступлений и привлечения виновных к ответственности.

*****

Вооруженный конфликт на Северном Кавказе с самого начала стал важным инструментом внутренней политики Путина, тогда еще премьер-министра. Это был пример того, как, будучи умело использована, «маленькая победоносная война» позволяет сначала получить большинство в парламенте, а затем – пост президента. Но на этом захват власти не закончился.

Последовало построение «вертикали власти». Расчленив страну на семь федеральных округов и назначив туда своих представителей, Путин отдалил от себя губернаторов. Изменив порядок формирования верхней палаты парламента, превратив ее в собрание представителей, назначенных (но не избранных!), и выведя из ее состава губернаторов, Путин превратил Совет Федерации в орган послушный – и, тем самым, лишенный смысла.

На очереди была «четвертая власть» – средства массовой информации. Был усилен контроль на государственных каналах¹⁵. От «общественного российского телевидения» был отлучен Борис Березовский.

В 2001 г. под лозунгом «спора хозяйствующих субъектов» была разгромлена медиаимперия Владимира Гусинского: сменилось руководство телеканала НТВ¹⁶, была закрыта газета «Сегодня» и был уволен коллектив редакции журнала «Итоги»¹⁷. Среди причин называлось и освещение чеченской темы с позиций, отличных от официальной.

Такую последовательность действий власти можно назвать разумной: была использована разобщенность Думы, губернаторов и масс-медиа. Когда губернаторов лишали полномочий, они не могли обратиться в Думу. За СМИ не стоило браться раньше, чем был установлен контроль над парламентом, куда можно было бы обратиться за защитой. С другой стороны, они сами виноваты: ранее СМИ не вступились за Совет федерации, поскольку журналисты в большинстве своем тихо ненавидели «региональных баронов».

Кремлевские политтехнологи использовали для построения «управляемой демократии» разобщенность общества, отсутствие солидарности.

*****

Этот процесс не мог остановиться: политтехнологам были нужны новые и новые проекты, чтобы не остаться без работы. Следующий ход власти, казавшийся не просто логичным, но неизбежным – установление контроля над структурами гражданского общества, над неправительственными организациями. Эта затея не удалась – по крайней мере, с первой попытки.

Неправительственные организации, почувствовав изменение обстановки, предприняли попытку самоорганизации еще в 2000 г. «Сетевые» неправительственные организации, имеющие отделения во многих регионах – такие, как «Мемориал», Московская хельсинкская группа, Конфедерация обществ защиты прав потребителей, Социально-экологический союз, Фонд защиты гласности и т. п. – первоначально образовали круглый стол «Народная ассамблея» для того, чтобы выработать общие подходы в некоторых областях (таких, например, как доступ к информации) и улучшить взаимодействие в регионах между своими местными организациями. Однако, когда в мае 2001 года покончившие с НТВ кремлевские политтехнологи взялись за гражданское общество, это содружество общественных организаций показало свою жизнеспособность.

Первоначально, видимо, предполагалось выделить «элиту» «третьего сектора», которая представительствовала бы от него, как от корпорации. На встречу с президентом, среди прочих, попытались пригласить Александра Аузана (КОНФОП). Тот заметил, что следовало бы также позвать его коллег по коалиции. Ему сказали, что только он и есть настоящий правозащитник, а остальные («Мемориал» и т. п.) были нужны раньше, чтобы свергнуть коммунистов. Аузан повторил свое предложение – тогда к президенту не позвали и его самого. Позднее таким же образом пытались звать Людмилу Алексееву (МХГ) – также безуспешно.

В июне 2001 г. политтехнологи во главе с Глебом Павловским начали подготовку «Гражданского форума», который мыслился как съезд нескольких тысяч делегатов НПО, выбирающий представителей от корпорации. Было уже ясно, что, во-первых, без хотя бы некоторых организаций, входящих в «Народную ассамблею», «Форум» будет по определению непредставителен, а, во-вторых, расколоть их не удастся. В ходе переговоров с заместителем главы администрации Президента РФ Владиславом Сурковым были выработаны условия, на которых они готовы участвовать в организации «Форума». Менялся его смысл. Теперь это был диалог с властью по нескольким десяткам тем на соответствующих переговорных площадках. Власть входила в оргкомитет «Форума» явно – как и представители НПО. Никаких выборов на «Форуме» не планировалось – формирование корпорации откладывалось. И главное – среди тем для обсуждения едва ли не главной становилась Чечня.

Гражданский форум прошел 21-22 ноября 2001 г. в Москве. Кроме пленарного заседания в Кремлевском дворце съездов, состоялись несколько десятков дискуссий. Одна из них называлась «Чечня – наша общая боль и забота: пути достижения мира и согласия». Начала работать также и соответствующая «переговорная площадка».

В Чечне проводились консультации и встречи НПО с представителями командования Объединенной группировкой войск (сил) на Северном Кавказе (ОГВ(с)), комендатуры Чеченской Республики, главами или заместителями глав федеральных ведомств в Чеченской Республике, представителями правительства Чеченской Республики. Состоялись четыре встречи (получившие название Постоянной рабочей группы): 12 января, 28 февраля, 25 апреля и 8 июля 2002 г.

В Москве представители НПО встречались с представителями администрации президента и федеральных ведомств (прокуратура, МВД, МО, ФСБ и др.) после Форума один раз – 22 марта.

Этот «роман с властью» продлился шесть месяцев, и представители неправительственных организаций ушли с переговоров.

Почему?

*****

Со стороны власти организацию встреч взяли на себя помощник президента РФ С.В. Ястржембский (преимущественно встречи в Москве) и Специальный представитель президента по обеспечению прав и свобод человека и гражданина в Чеченской Республике В.А. Каламанов (преимущественно в Чеченской Республике).

В промежутках между этими встречами поддерживались контакты с органами прокуратуры, Специальным представителем, военными комендантами.

Со стороны НПО ответственность за организацию встреч взял на себя ряд неправительственных организаций: «Мемориал», Союз «Женщины Дона», Московская Хельсинкская группа, Общество российско-чеченской дружбы, Чеченский комитет национального спасения; к переговорному процессу привлекался и ряд других НПО, работающих на территории Чеченской Республики и среди вынужденных мигрантов на территории Республики Ингушетия. Сложилось так, что координатором среди НПО стал «Мемориал».

На первом этапе работы «переговорной площадки» казалось, что можно добиться конкретных конструктивных результатов.

Еще в ходе подготовки первой встречи в Чечне наметилось тесное взаимодействие с прокуратурой Чеченской Республики: договорились, что «Мемориал» будет направлять на факс прокурору Чеченской Республики В. Чернову запросы о нарушении прав человека, требующие немедленной реакции, и так даже удалось «по горячим следам» освободить двадцать человек, незаконно задержанных внутренними войсками. Впрочем, этот эпизод так и остался единственным.

На первой же встрече в Чечне 12 января между представителями НПО и государственных ведомств выявились кардинальные различия в оценках ситуации с правами человека в Чеченской Республике – но иного ожидать было бы трудно. При всех этих различиях можно было – как максимум – попытаться совместно выработать реальные меры для защиты населения от незаконного насилия, или – как минимум – облегчить для НПО получение информации о ходе расследования преступлений, о том, что делают власти для улучшение ситуации, и т.п.

Большая часть предложений НПО была отвергнута властью, но один предложенный пакет конкретных мер был одобрен всеми присутствующими представителями органов власти, включая и командующего ОГВ(с) генерала Владимира Молтенского:

на бортах бронетехники обязательно наличие номеров;

после окончания «зачистки» списки задержанных с указанием: какая структура задержала и кто куда доставлен, предоставляются главам местных администраций;

руководители досмотровых групп, входящих в дома, обязаны представляться.

Однако на следующей встрече в Чечне 28 февраля выяснилось, что никто предложения воплощать в приказ не собирается.

22 марта в Москве тот же вопрос был поставлен перед С. Ястржембским, и мы получили полную поддержку. В результате 27 марта появился приказ командующего ОГВ (с) на Северном Кавказе № 80, в который были включены наши предложения.

Приказ – в случае его исполнения и соблюдения – мог способствовать предотвращению тяжких преступлений против мирных жителей Чечни и относительному улучшению там ситуации с правами человека.

Появление приказа № 80 стало единственным реальным результатом шести месяцев встреч – но и этот единственный результат делал переговорный процесс осмысленным. Приказ, в случае его исполнения по существу, мог стать заметным шагом в начале пути к улучшению ситуации с правами человека в Чеченской Республике.

«Заметным» этот приказ стал. По радио и телевидению (особенно в Чеченской Республике) представители властей разных уровней многократно сообщали о нем как о значительном прорыве в деле защиты прав человека в Чечне.

Однако за три месяца выяснилось, что приказ повсеместно и злостно не исполняется. Ни одна из «зачисток» не проводилась в соответствии с его положениями. Не представляющиеся люди в масках врывались в дома, оскорбляли и избивали жителей, грабили, наконец, увозили людей в неизвестном направлении на бронемашинах без номеров. Задержанных избивали и пытали, а никакие списки задержанных главам администраций не передавались. Трупы некоторых из задержанных находили – со следами пыток, нередко взорванные. Правда, теперь от глав местных администраций военные в конце «зачистки» требовали подписать акт об отсутствии к ним претензий...

Об этом мы писали на имя командующего, прокурора, коменданта Чеченской Республики, говорили на встречах. И никто один из представителей власти это не отрицал. Однако вопросы: что делается для того, чтобы приказ выполнялся? кто понес наказание за его злостное нарушение? – оставались без ответа. Вообще, большая часть запросов в прокуратуру оставалась без ответов по существу – такое впечатление, что они проваливались в «черную дыру». Прокуратура не отказывалась – она говорила «потом».

Мы слышали, что «нельзя в России требовать исполнения приказов немедленно»; что нужно время «для раскачки»; что нужно идти не спеша – «шаг за шагом». Мы не могли с этим согласиться: речь шла о жизнях людей, о крови, о полной потере доверия людей к власти. Идти «шаг за шагом» можно, когда делаются хоть какие-то реальные шаги – а подобное развитие событий дискредитировало саму идею «переговорной площадки» по проблемам прав человека в Чеченской Республике.

Мы не хотели участвовать в создании «потемкинской деревни». Мы не могли допустить, чтобы «совместная деятельность по обеспечению прав человека в Чечне» была ширмой для произвола и незаконного насилия.

Эту позицию мы довели и до коллег, и до партнеров по переговорам. Однако на очередную встречу 8 июля в Грозном представители большей части ведомств просто не пришли. Виною тому, скорее всего, стала безалаберность сотрудников аппарата Специального представителя, забывшего их пригласить. Но это стало последней каплей: все неправительственные организации ушли с «переговорной площадки».

Так закончился «роман» правозащитников с властью, длившийся полгода. Поражение? Может быть. Но формулировки «Приказа № 80» звучат, как приговор, вынесенный властью самой себе.

*****

А в октябре 2002 года приговор прозвучал и в Москве. «Маленькая победоносная война» – инструмент обеспечения «преемственности власти» – на четвертом году пришла в Москву, на Дубровку.

После «Норд-Оста» власть уже успела назвать виновных, «пособников» врага: ими оказались журналисты. В этом акте трагедии не нашлось места правозащитникам, даже в хоре – их власть помянула потом, за неуместные разговоры о мире.

Семью годами ранее, в Буденновске, после неудачного штурма захваченной Шамилем Басаевым больницы, правозащитники, включая Олега Орлова и Сергея Ковалева, вступили в переговоры, и добились не только освобождения заложников, но и начала мирного процесса, по сути, на полгода остановив войну в Чечне.

В события на Дубровке правозащитники вовлечены не были. Штурму никто не мешал, и он прошел «успешно». Как и в Буденновске, в результате террористического акта и «контртеррористической операции» погибли более ста человек.

Однако о мирном процессе в Чечне предложено забыть. В чем же причина? Что изменилось? Все. Власть и общество. Россия и Чечня.

Спасение заложников в Буденновске оказалось возможным лишь потому, что все предшествовавшие полгода войны не прекращались попытки налаживания переговорного процесса, где «группа Ковалева» выступала в качестве посредника. Во «второй чеченской войне» редкий пунктир мирных инициатив не стал процессом. Причин тому несколько.

В «первую чеченскую войну», «при демократах» власть представляла из себя эклектичную постройку, в которой «правозащитники», возможно, были лишь элементом декора. Но даже в этом качестве Сергей Ковалев имел какой-то официальный статус. Этот статус давал точку опоры, позволявшую повернуть мир.

Во «вторую чеченскую» «правозащитники» и «миротворцы», лишенные какой-либо – пусть символической – опоры во власти, не были серьезными посредниками – ни для чеченцев, ни для генералов. С другой стороны, путинская власть проявляла решимость, не нуждалась в переговорах, и, соответственно, в посредниках – в отличие от непоследовательной ельцинской власти, хотя бы для приличия сочетавшей переговоры и «силовое давление».

Изменилась не только российская власть. Хотя чеченская сторона в лице Масхадова не раз заявляла о желательности переговоров, эти желания все меньше совпадают с возможностями. Способность к переговорам сильно расточилась за эти годы войн. По сравнению с косноязычным Мовсаром Бараевым Шамиль Басаев «буденновского» образца смотрится едва ли не как дипломат. Теперь сам Басаев выступает против любых переговоров, и даже посылает Бараева в Москву, чтобы сделать переговоры невозможными.

Похоже, что в этом он добился успеха. Вместе с ним победу может праздновать российская «партия войны». Среди побежденных – погибшие заложники, народы России и Чечни.

Во время «первой чеченской» не было тотального взаимного ожесточения – в отличие от многих «горячих точек» бывшего Советского Союза. Несмотря на усилия, «спецпропагандистам» обеих сторон не удалось навязать народам Чечни и России образ врага. Российские журналисты и солдатские матери, как правило, могли свободно перемещаться по Чечне, чеченцы могли выезжать из республики. И те, и другие по-прежнему видели «на той стороне» не только и не столько противника, но – человека. Именно это, наверное, и позволило остановить войну в 1996-м.

«Живут люди» – такие надписи по-прежнему видны среди чеченских развалинам, но замечать их не хотят ни политики, ни журналисты – практически все, ни граждане России – в большинстве своем. Что говорить об отношении к нам тех самых людей, которые там «живут»? И те, и другие смотрят одни и те же телепрограммы. «Не мир я принес вам, но меч» – другие его слова: «Возлюбите врагов ваших» – предложено забыть.

О правах и свободах говорить сегодня не принято, теперь в почете державность. «Умолкнувший звук божественной эллинской речи» сменяется «золотой латынью». Смена языка сопровождается подменой предмета. О происходящем на Северном Кавказе не говорят – вернее, говорить теперь не о чем: официальная точка зрения сомнению не подлежит. И дело тут не в запретах, а, скорее, просто в нежелании усомниться. Иногда это очень страшно – осознать время и место действия. Не сегодня подмечено, что в современной трагедии гибнет не герой, а хор.

*****

За несколько дней до террористического акта на Дубровке было объявлено о формировании нового состава Комиссии по правам человека при Президенте России, председателем которой еще в июле была назначена Элла Памфилова. В комиссию, среди прочих, вошли Светлана Ганнушкина («Мемориал»), Людмила Алексеева (МХГ), Алексей Симонов («Фонд защиты гласности»), Александр Аузан (КОНФОП), Святослав Забелин («Социально-экологический союз), Валерий Борщев.

На состоявшейся 10 декабря 2002 г. первой встрече Президента с Комиссией по правам человека главной темой стало положение вынужденных мигрантов. Прежде всего речь шла об Ингушетии, где к тому моменту стало открытым давление на вынужденных переселенцев с целью принудить вернуться в Чечню: по сути, насильственно был ликвидирован лагерь беженцев «Иман» возле с. Аки-Юрт.

В результате разговора с президентом была приостановлена ликвидация лагерей и выдавливание беженцев. Для выяснения ситуации на Северный Кавказ была отправлена комиссия, в которую, кроме министра по делам Чечни Станислава Ильясова и заместителя начальника миграционного ведомства генерала Игоря Юнаша, вошли Алексеева, Ганнушкина, Памфилова.

Впрочем, с этого сюжета и начинается статья...

*****

Как видим, отношения неправительственных организаций – в частности, «Мемориала» – и власти остаются сложными. Вряд ли можно говорить об успехах – но признавать поражение, кажется, тоже рано. Найти в этих отношениях свое место трудно. Что было правильно – покажет будущее... которое пока еще не написано.

1. Вся информация, собранная «Мемориалом» в зоне вооруженного конфликта в Чечне, размещается в Интернете на сайте http://www.memo.ru; материалы частично переведены на английский и на немецкий язык.
2. Инициативная группа «Мемориал» возникла в 1987 году.
3. Это можно было понять еще в Дагестане, в ходе штурма и «зачистки» села Карамахи – «ваххабитского анклава» – военные вели себя там, как на вражеской территории.
4. На встрече Анатолий Чубайс, один из лидеров Союза правых сил, сказал: «Вы говорите, что делать не надо – а политик так говорить не может: нам надо знать, что делать» – не желая слышать, что правозащитники говорили «нельзя ни при каких обстоятельствах», а отнюдь не «не надо».
5. Сначала его поместили в «фильтрационный пункт» Чернокозово, затем передали якобы представителям вооруженных отрядов ЧРИ – на самом деле в лояльное федеральной стороне формирование Адама Дениева. Когда через несколько недель те попытались переправить журналиста с фальшивым паспортом через границу Азербайджана, он смог бежать... и был арестован «за подделку документов».
6. Сам Блоцкий после этого отнюдь не пострадал – напротив, его книга о Владимире Путине была издана массовым тиражом.
7. Исполнительный директор: Т.И. Касаткина, адрес центрального офиса: Москва, 103051, Малый Каретный пер., д. 12; e-mail: memhrc@memo.ru.
8. Работа в зоне вооруженного конфликта идет в рамках программы «Горячие точки», руководитель – О.П. Орлов.
9. Следует отметить доклады HRW (см. http://www.hrw.org/): «Зарытые улики: "белые нитки" в расследовании массового захоронения в Чечне» (май 2001 г.), «"Грязная война": исчезновения, пытки и внесудебные расправы» (март 2001 г.) и «"Последний раз его видели...": "исчезновения" в Чечне продолжаются» (апрель 2002 г.).
10. Адрес сайта: http://www.memo.ru/hr/.
11. Заметим, что в 1999-2000 гг., в первые месяцы «второй чеченской войны» едва ли не самым информативным ресурсом, посвященным ситуации с правами человека в зоне вооруженного конфликта в Чеченской Республике, была электронная почтовая рассылка материалов, проводившаяся А. Блинушовым (Рязанский «Мемориал»), и раздел «Война и права человека» на сайте «Права человека в России» (адрес: http://www.hro.org/war/; руководители проекта – А. Блинушов и С. Смирнов), содержавшие материалы правозащитных организаций и статьи из СМИ.
12. Организация создана в Нижнем Новгороде 17 апреля 2000 г. Сайт: http://www.uic.nnov.ru/hrnnov/friend/.Председатель регионального отделения в Чеченской Республике и Республике Ингушетия – И. Эжиев. Организация-партнер в Москве – Московская Хельсинкская группа, руководитель – Л. Алексеева.
13. Руководитель – Р. Бадалов; свою работу Комитет ведет в тесной связи с Движением «За права человека», руководитель – Л. Пономарев.
14. Ее с момента создания в феврале 2000 г. по первую половину 2002 г. возглавлял Владимир Каламанов, с июля 2002 г. – Абдул-Хаким Султыгов.
15. Так, летом 2000 г. была закрыта посвященная правам человека программа на «Радио России».
16. Журналистский коллектив НТВ возобновил вещание на каналах ТВ-6, а затем – ТВС; градус оппозиционности при этом ощутимо снижался.
17. Коллектив возобновил издание под маркой «Еженедельный журнал».